Призвание миротворца

— Помилуйте, сият… — Пелей поперхнулся и зашёлся кашлем. — Вы что же, хотите забрать всё войско из Амархтона? Да тёмные только того и ждут!

— Мне потребуются все наши войска в Тёмной долине. Когорта Мегория останется в Мглистом городе, чтобы сдержать чашников, если те задумают бунт. Тёмный Круг, скорее всего, будет выжидать, чем закончится наша схватка с Хадамартом. Если же нет, то Аргоса ему всё равно не взять. Об этом позаботишься ты, Пелей.

Градоначальник вернулся на своё место, озадаченно потирая острый подбородок. Королева окинула всех присутствующих суровым взглядом:

— Итак, прежде чем моё решение будет скреплено печатью и станет указом, я спрашиваю каждого, кто удостоился чести присутствовать на этом совете: кто думает иначе? Кто против того, чтобы встретить Хадамарта в Тёмной долине?

Медленно, как тяжёлое осадное орудие, взгляд королевы обвёл весь тронный зал, задерживаясь на взволнованном лице каждого советника, каждого военачальника и сановника. Многие, встречаясь с взглядом владычицы, виновато опускали взор или разглядывали её жемчужное ожерелье, чтобы не смотреть в глаза. Несмотря на то, что королева Сильвира слыла милосердной правительницей, в тех вопросах, что касались войны, её приближённые проявляли крайнюю осторожность. В отличие от своего покойного отца Сильвира не была сторонником публичных казней, но ссылка в проклятое ущелье Шарат — высшая мера наказания в Южном Королевстве — была ничем не лучше, а по слухам, даже хуже любого вида казни.

— Я жду, почтенные. Говорите, потому что через минуту мои слова станут указом, и всякий, кто осмелится выступать против прямой битвы с Хадамартом, будет назван мятежником.

Наученная горьким опытом, Сильвира знала, как выбить почву из-под ног всем противникам её решительных действий. Возражений не последовало. Отпущенная на обдумывание минута растворилась во всеобщем безмолвии.

— Итак, исходя из вашего молчания, я заключаю, что вижу перед собой только сторонников схватки с Хадамартом в Тёмной долине, — лицо королевы просветлело, глаза её прибрели яркое горение, подобное тому, что вспыхивает в очах каждого полководца, для которого поход и битва стали родной стихией, а стены родного дворца — тоскливой тюрьмой. — Что ж, готовьтесь, почтенные друзья! Путь открыт и зов слышен. Нам предстоит битва не легче Амархтонской. На сей раз мы одни: нет времени призывать ордена и убеждать союзников. Впереди враг, который гораздо сильнее нас. Позади — враг скрытый, но не менее опасный. Мы отправляемся в поход, из которого можем не вернуться, а можем вернуться и застать город, за который было пролито столько крови, в руках врага. Но можем и вернуться с победой! И войти в Амархтон через Западные врата, потому что Тёмный Круг не решится нам противостоять без своего покровителя. Город будет воссоединён. И тогда мы вновь назовём его Геспероном — Городом Вечерней Звезды. Ради этого стоит жить. Ради этого стоит умереть. Это наш путь и наша судьба. Да свершится воля Всевышнего!

— На земле и в сердцах! — хором ответили советники, военачальники и сановники.

Совет воодушевлённо поднялся на ноги. Речь королевы оказалась именно тем, чего ждали все в напряженном молчании: и сторонники, и противники эпохального решения. Да, пока жива владычица, есть во имя чего бороться и на что надеяться.

(Северная Анфея, подножие Скал Ящеров)

«Саркс не уничтожен. Его невозможно уничтожить. Греховная страсть живёт внутри, несётся по кругу и вертится вокруг самой сердцевины моего „я“. Она сжигает время, сжигает светлые мечты и намерения, сжигает сама, без моей помощи. Ей достаточно моего непротивления, чтобы двигаться по своему замкнутому кругу. Если так будет продолжаться, если я буду гоняться за иллюзией, а Саркс — сжигать время, то не останется ничего…»

Хаотичный поток мыслей, какой, бывало, нахлынет в полусне перед пробуждением, испарился, едва Марк открыл глаза. Стоило ему проснуться, как он ощутил долгожданный умиротворённый покой. Прошедшая ночь, тихая и безмятежная, показалась ему самой благодатной ночью, какую он только провёл в Каллирое. Он не чувствовал усталости, хотя после тяжёлого изнурительного перехода через Скалы Ящеров ему казалось, он никогда не отоспится. Запах сухого сена, скрип старой ветряной мельницы, плеск воды — всё стало каким-то родным и близким сердцу.

Чувство было таким, будто вырвался из пламени убийственной войны, где лязгали мечи и бушевал огонь. Из мучительного, страшного мира он попал в мир светлый и добрый, но не мог в полноте ощутить его реальность, ибо этот мир был слишком нов для него.