Про/чтение (сборник эссе)

Этот мотив повторяется во второй книге, где три рассказа имеют схожие сюжетные линии. Человек помимо своей воли становится врагом, которого нужно поймать и уничтожить. Какие союзники есть у оставленного одиночки? Только окружающая его природа, единственная утешительница, и вдруг возвращающиеся воспоминания детства. В первом рассказе есть растения, лекарственные растения, в их спасительную силу герой верит, различая их поназваниям и цветам. Есть большая трава и высокие деревья, за которыми вдали видно небо. В последнем рассказе, под названием «Стыд», снова есть три тополя, один из которых склоняется к окровавленному раненому, лежащему на обочине шоссе, и утешает его дрожанием и шелестом листьев, раненого, окровавленного, который ночью дополз до шоссе и мимо которого равнодушно проносятся блестящие — озаряющие его резким светом фар — автомобили.

Раненый в полубреду:

Что значит мир, где я нахожусь? Действительно ли я принадлежу к нему?.. Как мне ответить на это, если я сам ничего не знаю, не знаю своего лица, не знаю даже своего имени… Должно же быть в этой ночи хоть одно человеческое существо, не потерявшее души… Я умру от стыда, что я человек.

В этом есть такая поэтическая сила, такое чувство природы, что невольно вспоминаются прекраснейшие из известных мне текстов.

Бледные взгляды последних звезд гасли, но еще виднелись там, где их не скрыло облако, длинное, серое, низко свисающее с неба, как бывают крылья дикого голубя.

Слуга медленно прошел мимо меня, неся подсвечник с потушенными свечами, некоторые были сломаны.

Почему этот фрагмент «Браслета» Норвида остается у меня в памяти как магический текст.

Тут же приходят воспоминания, отрывки из письма лорда Чэндоса Фрэнсису Бэкону Гофмансталя. Там есть описание старой зеленой лейки, брошенной молодым садовником, старой бороны в тени орешника, поражающее автора письма с ни с чем не сравнимой силой. Что это за внезапное чувство? Чувство чего? Бесконечности? — которое, как пишет автор, пронзает его от корней волос до пят. В том же рассказе Гофмансталь описывает отравление тысячи крыс в подвалах дворца лорда Чэндоса по его приказу. Тут он сам переживает подобное потрясение и в письме оправдывается, что это вовсе не жалость, а гораздо меньше и одновременно гораздо больше.

* * *

Искусство превращает мир в странный кристалл, который воскрешает в человеке что-то, казалось бы замершее в нем, не бегство в бесплодный эстетизм, а прикосновение к иному измерению переживаний. К этому нас может привести дневник Корчака, пропитанный кровью и потом повседневной жизни гетто, а может — прозрачное, как хрусталь, поэтическое искусство Щепановича, не менее жестокое, но филигранное, приносящее нам вдруг состояние счастья, нисколько не умаляя боли жизни.

1979

33. Только для взрослых

Последняя книга Яцека Возняковского «Можно ли художнику жениться?» стала продолжением — правда, ведущим вспять, — его книги «Что происходит с искусством». Та представляла собой сборник эссе об изменении практик и художественных взглядов с конца XIX века до недавних времен (в частности, в ней есть самое проницательное исследование о капистах на фоне их эпохи). В последнем томе автор изучает все сюжеты и трансформации практик и взглядов на искусство, от станиславовской эпохи до позднего романтизма.

Почему эта книга стала для меня такой неожиданностью? Потому что мое отношение к ней от момента первой встречи — перелистывания, чтения случайных фрагментов (и одновременно разглядывания иллюстраций, как же интересно подобранных) — до прочтения от начала до конца изменилось кардинально! Я пишу об этом потому, что человека, покупающего книгу с таким почти фривольным названием, может, как и меня, не только удивить, но даже оттолкнуть не серьезность этой книги, а ее стиль, плотный и лишенной всякой поверхностности.

Меня самого поначалу оттолкнуло эссе о символах и аллегориях: Фрейд, Юнг, Рикёр и целый сундук исторических, философских сюжетов, представленных вкратце, были мне не по зубам, страницы, испещренные именами, заглавиями книг без какого-либо более подробного описания, родословными. Я решил, что так писать нельзя, что такая эрудиция убивает текст. Эрудиция в области польского, английского, немецкого, французского искусства создает впечатление, что перед нами энциклопедия!