Нафаня наспех выбрался из миски. При этом был так взволнован, что, пока вылезал, ещё два раза окунулся с головой. Сердито шлёпая босыми ногами и оставляя мокрые следы, домовой спустился в подвал и направился в самый тёмный закоулок, откуда пахло плесенью и сыростью. Свет через узенькие подвальные оконца никогда не освещал тот угол, а подтекающая водосточная труба уже вся покрылась отваливающейся большими кусками ржавчиной. Домовой решительно ступил в темноту и, не сбавляя шаг, достал из кармана часы. Щёлкнув крышкой, он вытянул вперёд руку, в которой тут же затеплился неяркий огонёк, света которого едва хватало, чтобы осветить путь у самых ног. Через некоторое время вокруг стал раздаваться непонятный шелест. И чем дальше в темноту шёл Нафаня, тем громче что-то шуршало. Света от огонька не хватало, чтобы рассмотреть, что именно металось на самой границе света.
Наконец, когда шелест стал просто нестерпимым, домовой остановился и слегка подул на огонёк в руке. Едва тлевшее пламя моментально взмыло вверх, осветив большое пространство вокруг. Стены, пол и потолок оказались густо усеяны бесчисленным множеством тараканов! Шелест их трущихся друг о друга тел становился всё сильнее. Сперва отпрянув от взметнувшегося к потолку пламени, они снова приблизились и уставились на Нафаню стеклянными чёрными глазками. Длинные усищи почти касались лица домового, а от их бесконечного движения уже зарябило в глазах.
– Тихо! – рявкнул домовой. Тараканы перестали бегать кругом и вытянули усы. Тараканы всегда были глупыми и не умели говорить, тем не менее, внимательно слушали тех, кто говорил достаточно громко. Так что Нафаня продолжил.
– Сегодня ночью вы все можете прийти в мою квартиру и съесть всё, что только сможете найти. А теперь брысь!
С последними словами домовой гулко хлопнул в ладоши, от чего огонёк превратился в огненный шар, напугав тараканов. Через несколько секунд вокруг стало пусто, только плесень на стенах и осталась. Нафаня, всё ещё злой, сжал огонёк, уменьшив пламя до едва тлеющего уголька, и перелез через ржавую подтекающую трубу. Дальше сыростью уже не пахло. Нафаня ещё долго шёл по подвалу, пока не услышал царапанье маленьких коготочков по полу. Тут домовой остановился и сказал в темноту:
– Позовите мне Мошку!
Раздался быстро удаляющийся звук маленьких шагов, а Домовой уселся на какой-то кирпич и принялся терпеливо ждать.
Мошкой звали самую старую мышь из живущих в подвале. Она руководила всем кланом. С ними, как с тараканами, не получится, придётся разговаривать со старейшиной. Как она скажет, так и будет. Через довольно продолжительное время в небольшой круг света вышла старая седая мышь. Хоть кроме неё больше никого видно не было, Нафаня знал, что в темноте спрятались ещё много мышей помоложе, всем интересно узнать, о чём будет говорить старейшина с домовым. Раздувать огонь Нафаня не стал, это только на тараканов и действует. С мышами всё гораздо сложнее.
– Ну, жашем жвал? Надеюш, я не жря топтала швои штарые лапки?– прошамкала наполовину беззубым ртом Мошка, пристраиваясь поудобнее на тот же кирпич.– От тебя пахнет кишлым молоком, бы ли бы у меня жубы – так бы и откушила б кусошек.
– Сегодня ночью можете приходить ко мне и есть всё, что захотите!– ответил домовёнок, слегка отодвинувшись от Мошки, с которой так и летела седая шерсть. Да и укусить она, кстати, действительно могла.
– О, какая шедрошть! Ш каких это пор ты штал наш жвать домой? Да к тому же ешо вмеште ш тараканами? – недоверчиво спросила мышь, с неприязнью сощурившись подслеповатыми глазами.– Што-то ждеш не шисто!
– Я хочу выгнать людей! – ответил Нафаня, понимая, что её разведчики уже обо всём ей рассказали.
– И решил пожвать для этого ужашных мышей? Думаешь они ишпугаютша погрыжаной картошки? Я жнаю людей и жнаю што надо делать! Для нашала мы погрыжем вше провода, какие найдём, жатем обувь, а пошле, как наедимша, выйдем их пугать. Но у наш ешть условие.
– Какое?
– Когда люди уйдут – мы вернемша и доедим оштальное! – С этими словами Мошка со стоном поднялась и, больше ничего не говоря, ушла в темноту.
Нафаня посидел ещё немного и, вздохнув, отправился в обратный путь. Он был всё ещё очень зол, но теперь не знал точно – на кого…
Весь день Нафаня не находил себе места. Он ходил из угла в угол, то ему было слишком темно, то светло, то мягко, то сыро, всё кругом ему не нравилось и мешало. В серванте он с досады пнул тонкостенные изящные бокалы так, что они жалобно зазвенели. Ни в чём не повинные кастрюли посыпались с плиты, сбитые расстроенным домовым. Что именно так расстроило Нафаню – он и сам не мог сказать. То ли чувствовал, что люди всё равно никуда не уедут и ему придётся жить с ними всю оставшуюся жизнь, то ли не нравилась сделка с мышами и тараканами – им здесь точно не место! Пылевики и остальная домовая нечисть старались держаться от него подальше. Только кошка, выглянув на минуту из комнаты и тут же вернувшись в мягкое кресло, совершенно спокойно дремала, не обращая внимания на то и дело проходящего мимо злого, сопящего домового.