Про Иону

Меня вызвали в школу лично, по телефону. Не на родительское собрание, а с глазу на глаз.

Учительница моей доченьки рассказала мне, что дети в классе взяли моду читать классный журнал. Случалось – учительница оставляла на своем столе без присмотра. Мало того, что это документ, там оценки и прочее. Там же в конце имена-отчества родителей с телефонами и национальностью в особой графе.

И вот как-то ученики сосредоточились именно на последней странице – где имена-отчества и национальности. И смеялись. Известно, что детям все кажется интересным. То, из-за чего можно над кем-нибудь поиздеваться.

Я вынесла это из педагогического опыта.

В классе были две девочки-еврейки и один мальчик. Включая мою Эллу, естественно. Что бы она про себя ни навоображала.

И вот дошли до первого еврея. Каплан Анатолий Меирович – отец мальчика Юры Каплана. Громко провозгласили: «Еврей». Потом, как назло, по алфавиту – Лифшиц Лилия Товиевна – еврейка. Мама девочки Лифшиц Светы. Тоже во всю силу: «Еврейка». Ну и в самом конце дошли до моей – Файман Марк Мойше-Янкелевич, наш Марик. Папа, значит, наш дорогой. И с растяжкой:

– Вот еврей, так еврей!

Конечно, можно понять. Необычное отчество, даже на фоне еврейских.

Все смеются. Мальчик Каплан молчит, а сам бледный, как смерть. Света Лифшиц уставилась в парту, даром что мою Эллу подбивала насчет того, что они русские с ней на фоне родителей-евреев.

А моя дочь подходит к столу, берет журнал, аккуратненько закрывает его и бьет по голове мальчишку-бандита-второгодника, который еле научился разбирать буквы, а зачитывает национальности во всеуслышание. И она так сильно лупила его по голове, что у мальчика из носа и ушей пошла кровь.

На этом месте вошла учительница и отобрала журнал. Он почти пришел в негодность. Потому что у моей девочки достаточно дурной силы, чтобы истрепать что хочешь, не то что бумажный классный журнал.

Учительница тут же устроила разбирательство. Почему вообще посмели взять журнал и из-за чего инцидент.

Все молчат.

А Элла одна сказала:

– Кутузов Славик самовольно взял журнал и читал вслух национальности.

Учительница спросила:

– И за это ты его побила?

Элла ответила:

– Да. Я при всех сейчас скажу, что мои товарищи по классу – дураки. И вы, Марина Петровна, дура. Потому что такие вещи в журнале писать нельзя.

И моя доченька пошла на свое место.

Учительница ее выгнала из класса без дальнейших разговоров.

И вот теперь она вызвала меня.

Мне ничего не было известно от Эллы. Картину восстанавливала сама Марина Петровна при помощи подробного опроса второклассников и теперь излагала.

Я узнала, что на протяжении трех дней после происшествия Элла не являлась на занятия. А сегодня пришла как ни в чем не бывало.

Я, во-первых, заверила, что совершенно не в курсе дела. Ежедневно Элла выходила из дома в положенный час и возвращалась как обычно после занятий на продленке.

Учительница посмотрела на меня сочувственно.

– У вас очень трудная девочка.

Я кивнула, но возразила:

– Дело не в ее трудности.

Марина Петровна спросила:

– А в чем же дело?

– Вы сами знаете, в чем.

– Ах, вы, конечно, про это самое. Свернули на пробитую дорожку.

– Да, свернула. Я вас уважаю как педагога. Но надо было посвятить урок объяснению, что евреи бывают и хорошие. А вы замяли.

– Я не против, больше того, у меня подруга как раз еврейка. Но ваша дочка меня обозвала дурой. При всем классе. А мне через три года на пенсию. Мне еще тут три года работать. С каким именем я уйду? Про меня пересказывать будут по школам. Вот это я называю вопиющий факт. Это проблема общественного звучания. А национальность – что такое? Я не понимаю. Ну, сказали: «Еврей». Ну, даже при всех. Ну, в журнале написано. Как говорится, из слова песни не выкинешь. Это же надо так воспитать своих собственных детей, я вас имею в виду, чтобы они от одного названия своей родной национальности шарахались и бесились!

Я молчала из последних сил. Но, насколько возможно, поставила вопрос ребром:

– Что вы хотите?

Марина Петровна четко ответила:

– Элле надо при всех извиниться. Попросить у меня прощения.

– Хорошо. Она попросит.

Да. За своего ребенка надо сражаться. Если вырываешь его из лап тяжелой болезни, если выносишь из пожара и так далее. Но здесь – другой случай. Какой другой – я не сформулировала. Потому что невозможно.

Занятия в группе продленного дня только-только заканчивались. Я нашла Эллу в пустом классе. Она собирала портфель, за последней партой, самой большой.

Я увидела ее от двери – одна в огромной комнате с высокими окнами. Стены были увешаны портретами выдающихся людей прошлого и настоящего. В том числе и космонавтами. Они смотрели на мою дочь осуждающе.

А некоторые улыбались. Особенно космонавты. В голове мелькнула мысль, что космонавты всегда фотографируются с улыбкой. На плакатах или даже в газетах с орденами и звездами Героев Советского Союза. А члены Политбюро никогда не улыбаются. Да. У них разный возраст и знания.

И я сказала тихо, но слышно:

– Эллочка, пошли домой. Пирожных купим на углу. Хочешь пирожных?

Несколько секунд Элла смотрела на меня растерянно и ответила:

– Хочу.