Про Иону

– Потому что Петр Николаевич меня предупреждал, что за людей приходится отвечать. А за природу нет. Я не хочу отвечать. Я вообще ничего не хочу.

Расплакалась на последнем слове и убежала к себе. Нина за ней.

Я осталась за столом, так как хорошо понимала, что в дочери говорит раскаяние в своем поступке с бабой-ягой. А с Зобниковым придется поговорить, чему он детей учит.

Когда Нина уходила, я вышла следом, вроде по своим делам.

Нагнала девочку и заговорила с ней по-дружески.

– Ниночка, тебе в кружке нравится?

– Нравится.

– А Петр Николаевич нравится?

– Нравится.

– А с Эллочкой дружить тебе нравится?

– Да.

– А Петр Николаевич ее хвалит на занятиях? Ты мне правду скажи. Я Элле не передам.

– Петр Николаевич говорит, что Элла – очень способная и, когда подрастет, может стать талантливой. А меня он не хвалит. Но я не обижаюсь. Я отличница в школе. Элла тоже отличница, она мне говорила. Я старше Эллы. Но все думают, что наоборот. Я не обижаюсь. Теперь мы с Эллой решили, что будем лучшими подружками. Вот.

Постояли на троллейбусной остановке, пока подошел троллейбус Нины. Ничего принципиального я не узнала. Кроме того, что Элла врет про свою отличную успеваемость. Я как педагог не стала разочаровывать Нину и говорить про тройки-двойки Эллы. На понедельник наметила визит к Зобникову. Нужно держать связь с педагогом. Это залог.

Шла наугад. Но повезло, Зобников оказался на месте.

Мы говорили скупо, односложно. В целом Зобников характеризовал Эллу с положительной стороны.

На меня же в этот раз при ближайшем рассмотрении Зобников произвел отрицательное впечатление. Неопрятный, небритый. Рубашка неприятная. И в таком виде – к детям. Но я смолчала.

Он заметил мой критический взгляд и не смутился, а, напротив, с вызовом произнес:

– Вы, Майя Абрамовна, меня застали не в лучшем виде. Я немного приболел. Сами понимаете.

Да. Понимание у меня есть. А у него есть пьянство. Я говорю:

– Ничего-ничего, Петр Николаевич. Я художников хорошо знаю и по характеру, и по натуре. Лишь бы на детях не сказывалось. На учениках. Если что – звоните прямо мне, без никаких. Я тоже педагог, пойму, и вместе будем преодолевать.

– Да с вашей дочкой нечего преодолевать. Ее надо отправить на необитаемый остров, чтобы кругом никого на сто километров. Пусть бы подумала внутри себя. Ей десять лет, а в голове каша – на все восемнадцать. Я таких видел-перевидел. Теперь у нее занятие. Думаю, пойдет на пользу.

Ну, что ж, союзник в деле воспитания – это важно. А какие еще союзники? Марик – нет. Да и Зобников тоже хорош. Еле на ногах стоит с похмелья. Так что все равно получается – я одна и одна. Зобников для вида.

Я пришла к выводу, что кашу в голове Эллы преодолеть можно.

Нужно вырвать девочку из привычной среды, где она уже наследила своими глупостями, и переместить в другое хорошее место. Чтобы она имела возможность начать с чистого листа. Нужна другая школа. Сейчас лето, самое время.

Сказала Марику. Он одобрил. Мы вместе говорили с Эллой в том смысле, что ее нынешняя школа не зарекомендовала себя, а скоро начнутся отдельные учителя по всем предметам и будет еще хуже.

Кроме того, товарищи по классу подходят Элле мало.

Она, конечно, тоже отчасти виновата, но уже сложился у нее такой вид в классе, что она троечница, и нужно исправлять положение именно сейчас, когда она серьезно занялась рисованием.

Элла слушала молча. Что-то в голове у нее крутилось.

И выкрутилось быстро. Я даже не надеялась.

– Хорошо, – говорит, – ведите в другую школу. Мне тут и самой надоело.

Да. Ей надоело.

Я подобрала другое учебное заведение. Через знакомых клиентов Марика. Далековато, но зато директор хороший. И учительница начальных классов мне понравилась.

Так как директор школы, судя по внешнему виду и фамилии, – еврей, я откровенно намекнула, что с национальным вопросом были проблемы. И я надеюсь, что на новом месте подобного не произойдет.

Директор покраснел и быстро заверил, что у них в школе интернационализм на высочайшем уровне. У них дети научных работников, инженеров и так далее, в том числе и артистов. У них и внеклассная работа, и дополнительные занятия, и кружки. А чем шире развитие – тем шире кругозор и нет узости восприятия, что составляет суть вражды.

Возможно, мне не надо было упоминать о еврейском вопросе, тем более в директорском кабинете. Но если в школе интернационализм, то что обсуждать на голом месте.

Еще я обратила внимание на то, что из моей девочки хотят сделать трудную, а она не трудная, это вокруг трудности, а все валят на одного ребенка. Как педагог я могу бороться, но в коллективе лучше.

Он улыбался и смотрел на меня с удовольствием.

– Да, Майя Абрамовна. Без сомнения, в коллективе всегда лучше.

Я вспоминала себя в детстве и не находила, какие параллельные линии могли бы соединить меня с моей дочкой. Другое поколение. Другая обстановка. А мне еще хочется пожить, и без нервов в ее сторону.

В сентябрь мы вступали всей семьей с хорошими надеждами.

От Миши пришло несколько писем. Об отпуске он не упоминал. О будущей учебе – тоже. Жив-здоров, и точка.