Про Клаву Иванову. Елки-моталки. Над уровнем моря

- Леса тут не будет, - говорю. - Что вылезло, заглохнет все одно. Зачем же мы врем?

Лесничий печально поглядел на меня, как моя баба иногда глядит, сказал:

- Правильно, Шевкунов, ставишь вопрос. И ты бы, Шев-кунов, собрал лесников да к директору леспромхоза. Так, мол, и так, почему врем?

Я послушался, хотя и малограмотный; у меня отца и братьев в войну поубивало, одни документы остались, учить меня было некому, и я работать пошел парнишкой. Ладно. Приходим с лесниками к директору, приносим акты.

- Почему это мы врем?

- Насчет чего? - спокойно спрашивает он, сам елозит на стуле.

- Леса-то не будет на ваших вырубках, а мы пишем:

есть лес.

- За это, между прочим, лесничий отвечает, а не лесники. Вы же исполнители!

- Да это-то мы согласны, только охота узнать, почему все мы врем?

- Кому?

- Друг дружке, государству.

- Насчет государства - это вы поосторожней! А вот эта бумага разве не государственная? Смотрите: "Инструкция по устройству государственного лесного фонда СССР". Государственного! Поняли? "Москва, шестьдесят четвертый год". Москва! Поняли?

- Как не понять. Только где там сказано, чтобы врать?

- Я сдаю лесные культуры согласно инструкции. Привет! Ушли мы разгребать траву да считать всходы, а сами все думали про наши подсчеты, это уж куда тебе верней, нечестные. Снова приходим к директору, чтобы посмотреть инструкцию еще раз. Опять сидит неспокойно, как на кривом пеньке. Говорим:

- Вот тут сказано: "При обследовании культур". Но все в том, что через три года эти проценты, что принялись, зачахнут под травой и кустами.

- А какое ваше дело? Нет, какое тебе-то дело до этого? - встал передо мной директор. - Тебе больше всех надо? Государственную инструкцию он будет критиковать!

И только потом, когда закончили обследование, я понял главный обман. Выходило, что и саженцы тут не помогут. На гектар можно посадить сто или тысячу саженцев, и это, согласно инструкции, все равно! Лишь бы прижились эти проценты к моменту обследования, который назначит леспромхоз! Вот где обман, вот это обман! Нет, государство не могло такого придумать, чтоб самого себя объегоривать. Лесничий сказал мне:

- Ты, Шевкунов, все понял правильно. Это не государство придумало, а ведомственные чинуши легкую жизнь себе сооружают. Я-то уже весь порох истратил - бесполезно...

И до сего дня я думаю, что не один такой параграф в той инструкции, потому что уже дорубились до наших мест и теперь послали экспедицию искать леса в самые дальние урочища. А тут, над заливом, совсем нечего брать. Покосы, редкие лиственницы, порослевые березки по две да по три на одном кореню. Алтайцы вечно выжигали этот склон для выпасов, вот береза и взялась...

Скоро хребтина? На ней хорошо, ветрит, сейчас обдует пот, снимет усталость, а дальше прохладными кедрачами можно прибавить ходу. Хороши там леса! Сколько раз бывал, а всегда будто снова, - хороши!

Как это они думают отсюда брать древесину? Задешево не возьмешь, дороги выйдут золотыми. И техника не поможет. Тот таксатор на Колдоре говорил, будто был такой лесной министр Орлов, который попробовал с Кавказа тягать дерева вертолетами и прогорел. А с нашими долинными лесами можно было обойтись совсем по-другому, на этот счет у меня есть свое рассуждение. Молодняк не трогать - пусть бы набирал. Из кубатуристого крупномера выбрать старое и клеймить на рубку. Только по нашему клеймению рубить - и никаких тебе других инструкций не надо...

Пока я бежал по гольцам, стемнело. Видно, придется ночевать. Я чуток спустился в Тушкем. Кынташ криво резал гору на другой стороне долины, чернел едва приметно сквозь жидкий туман и совсем сгинул в темноте, когда я запалил костер. Значит, Симагин вел людей по Кыге, забрал там экспедицион-ников, потом влез на ту хребтину и спустился по Кынташу?

Сейчас все они, видно, тоже ночуют. С больным не полезешь потемну. А сюда подняться можно только маральим следом, Тобогоев его должен найти. Где-то тут, посреди склона, есть полянка, Ямой называется, тропа это место уж не обойдет, потому что в ней стоит чистое болотце, а маралы таким добром дорожат.

Я почти не заснул - все ждал, когда засветит над абаканским хребтом заря, чтоб вниз поскорей да узнать дела. Очень уж долго человек без врача, вот что главное. Неужели это тот самый очкастый Легостаев? Сначала-то он мне не понравился, но, видно, с человеком надо побыть в тайге, чтоб судить. Завел я его тогда на Колдор. Он шагал передом, меня не замечал, все время протирал очки рубахой, смотрел по сторонам и вверх - наверно, думал про свою научность.

А в том урочище тайга ровная, обновленная и только-только набрала силу. Когда вошли в кондовый древостой, он засуетился, начал обнимать то один ствол, то другой, совсем забыл про меня, закричал:

- И эту тайгу рубить? Отсюда масло надо качать!

- Я, конечно, извиняюсь, - сказал я. - Но наука видит, что все эти деревья неодинаковые?

- В каком смысле?

- В таком смысле, что одни полезные, другие вредные.

- Не понимаю, - он смотрит, а я по глазам вижу, что голова у него работает на другую тему.

- Вот это, - показываю, - вредная кедра стоит.