Про Клаву Иванову. Елки-моталки. Над уровнем моря

Бидон был уже у него. Родион пил, не спуская с нее взгляда.

- Я тебе помогу? - спросила она, берясь за лопату.

Он отрицательно замотал головой, не отрываясь от жбана.

- "Сосиски" буду закапывать, - предложила она.

- Нет, - решительно сказал Родион. - Я этим баловством всегда один занимаюсь.

- Шнуры бы резала. - Голос у нее совсем сник.

- Нет. У меня тут секунды рассчитаны. Посидим. Как там?

- Спят, - сказала Пина.

- Хорошо. Ночь веселая будет. А этот, ботало-то?

- Работал.

- Муравьев таскал? - Родион засмеялся.

- Нет, землю раскидывал.

- Ну?

- Ага. Я ковыряюсь помаленьку недалеко от стана, а он выскочил на полосу, глаза - во! И руки трясутся. В огонь, говорит, залез. Как, говорит, опалило...

- Врет, - засмеялся Родион. - А в руках у него ничего не было?

- Ничего.

- Ясно.

- Что?

- Бросил лопату и мешок. Ну ладно. На стане дымно?

- Есть маленько.

- Больше, чем здесь?

- Да, побольше.

- Ладно, Пина, иди.

Время, что весь день тянулось так медленно, вдруг ускорилось. Пина поднялась, оглядела вечереющее небо, светло-восковые дымы против солнца. Родион тоже поднял голову к небу.

- Не летят что-то мои черти...

- Прилетят! - успокоила его Пина.

- Очнусь вдруг и будто вертолет заслышу, а это Санька там шурует и по лесу отдает.

- Прилетят еще.

- Да должны бы...

- Какой-то ты невеселый, Родион.

- А что тут веселого? Смотри, какая благодать горит. Это не лес, а золото! Гложет...

- А что поделаешь...

- Вот думаю - прошли эти десять лет. Люди хлеб убирали, сталь варили, в космос летали... Танцевали, песни пели, речи говорили. Я пожары тушил. А знаешь, сколько за эти десять лет сгорело лесов?

- Сколько?

- Сорок миллионов гектаров.

- Да неужто, Родион?

- Угу.

- Почему так, а?

- Сам думаю... Может, потому, что лесу нет оценки в рублях? Он числится вроде бы даровым. Сгорит - и мы будто ничего не потеряли. Гложет!.. Ну ты иди, иди, Пина...

- Посидим, может? - робко попросила она.

- Нет, надо нажимать.

- Вот тебе колбаса и хлеб.

- Давай! А Саньке?

- Тоже.

- У тебя, оказывается, голова работает!

- А ты думал? - засмеялась Пина.

- Ну ступай, ступай, а то глаза я тебе здесь засорю.

Она ушла. Обогнула лесом Бирюзова, чтобы не мешать ему, и, подходя к стану, услышала в небе далекий рокот. Эхо? Нет, вертолет. Должно быть, и Родион заприметил, ждет не дождется. И рабочие выползли из палатки. Неужели она час ходила? Да, не меньше, потому что солнце совсем опустилось в вершины, млело в желтом тумане. Иногда очищалось оно и обновленными своими лучами пробивалось меж крон, слоило и резало дымный воздух.

Вертолет неожиданно вынырнул из-за леса, оглушил треском. Низко пролетел над полосой, ушел за дымы. Вот он появился с другой стороны, завис над площадкой, сел. Гуцких вышел из вертолета, поздоровался с рабочими, за ним высыпала вся команда Родиона. Пина смутно помнила некоторых по прошлогоднему пожару. Веселые, в грязных и опаленных комбинезонах, парашютисты прошли сквозь толпу рабочих и к ней. Они разглядывали девушку во все глаза, обходили вокруг, перемигивались, цокали языками, пока Гуцких не прикрикнул на них. Тогда они подступили к Пине знакомиться. Руку жали крепко, не жалеючи.

- Сергей.

- Иван.

- Копытин.

- Иван.

У нее даже пальцы слиплись.

- Митька Зубат.

- Прутовых.

- Иван.

Пина запомнила только, что половина десантников Иваны, да на Копытина обратила внимание, потому что про него рассказывал Родион. Этот неулыбчивый, уже в годах парашютист один воспитывал сына, потому что жена у него оказалась плохой женщиной и Копытин дал зарок не связываться больше с бабами.

- Все благополучно? - спросил Гуцких у рабочих.

- Все.

- Начальник огня и дыма на полосе?

- Там. И Бирюзов тоже рвет. А мы, Платоныч, пообедали...

- И?

- Гуляев приказал.

- Молодец! - одобрил Руцких. - Поспали? Ночка предстоит, чуете?

- Да уж видно, что так.

- Заворачивает его сюда.

- Заметили... Платоныч, а что эти, прогнозеры-то, насчет дождичка?

- А их не поймешь! Я остаюсь на ночь, мужики. Давайте засветло полосу добьем.

Вертолет взревел, поднялся, и парашютисты двинулись в лес. Пина заметила, что шли они по-своему - след в след, и вышагивали широко, споро. Лопаты на плечах держали одинаково - так солдаты винтовки носят, а фляжки у них тоже были солдатские - плоские, белые.

Рабочие уже поразобрали топоры: Гуцких распорядился продлить полосу мимо стана метров на пятьсот. Решили не рвать тут, а перекопать землю, раскидать ее по просеке и стоять всем стеной, когда он подойдет.