Про любовь, ментов и врагов

– Puppy[21], – умилялись они и строчили словами с тем же начальным звуком, где улавливались pretty[22], poor[23], peasants[24] и price

[25].

Напоследок Давид, совсем как Старик, сгреб Софи, потерся мясистым носом о ее прохладный носик и сказал:

– Езжай в город, красавица, не твое здесь место. А отдаю я тебя этим людям только потому, что они богатые и, судя по всему, любят животных. Будешь жить в свое удовольствие, не то что у нас.

И отдал женщине с жилистыми ногами, обувь которой знакомо пахла городским парком.

Победа советской психиатрии

1983 г., осень

Так вот о давнем приключении Арамиса в психушке. Это были райские времена, когда Армения по любому поводу и с любой трибуны хвалилась своей внутрисоветской уникальностью в области алкоголизма, который здесь напрочь отсутствовал. А потому вместо сети нормативных вытрезвителей республиканский Минздрав рачительно вложил бюджетные деньги в строительство одной, но приличной больницы для душевнобольных.

Конечно, контингент больницы сильно разнообразили временные гастролёры из числа крепко загулявших на дешёвом армянском портвейне ребят из северных республик. Но попадали туда и натуральные дурики. А больше всего было в больнице парней, косивших под наполеонов или цезарей во избежание уголовного преследования. И потому крепкие решетки на окнах были предусмотрены не столько для пресечения возможных попыток суицида реальных психбольных, сколько в целях профилактики побегов потенциально осужденных.

– О чем вопрос, Тигран джан, – ослепил Тоникяна улыбкой среди пышных усов и холеной бороды главврач Оник Седракович. – Палаты у нас двухместные, аккуратные. Одеяла из чистой шерсти, питание приличное, персонал квалифицированный. Не хуже, чем в Америке. В Америку хотел, да? – жизнерадостно колыхнул животиком главврач и, не дожидаясь ответа, заключил: – Здесь он у нас и от психической травмы отойдет, и получит свою Америку.

Америка оказалась белой комнатой с двумя приваренными к полу кроватями без единого художественного излишества и такой же парой лавок. На одной из них сидел хилый дурик и молча раскачивался вправо-влево, как китайский болванчик.

– Здравствуй, Рубик, – весело приветствовал его Оник Седракович, сопровождаемый рослой санитаркой с вещами Арамиса и усатой медсестрой со шприцем наизготовку для задницы новичка, – как дела?

Дурик индифферентно продолжал симметричное раскачивание, а главврач доверительно прошептал Арамису:

– Я тебе хорошего соседа подобрал: беспокоить не будет, уже третий месяц молчит. Сын приличных родителей, воспитанный парень, на ионике в ансамбле играет. Подружку свою случайно убил в состоянии аффекта. Видимо, сильно подействовало это на него, вот и молчит с тех пор. Или наоборот: сперва тронулся, а потом незаметно для себя убил. Но ничего, медицина сейчас чудеса творит – мы и его, и тебя вылечим, не беспокойся. Вот какая интеллигентная палата подобралась, да? – хохотнул животиком и бородой Оник Седракович, и тетки в белоснежных халатах дисциплинированно осклабились. – Ладно, ты устраивайся, я еще загляну в вечерний обход, а если что – дай знать: считай, сын товарища Тоникяна, Тигран – наш общий брат, так что проблем с лечением у тебя не будет.

Проблем с лечением и вправду не было. Каждое утро после ритуальных обходов Арамис начинал «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе, Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе» и тренированно доводил число повторов до необходимого норматива в тысяча семьсот двадцать восемь раз. Его даже не смущало раскачивание соседа, перпендикулярное его собственному. Разнонаправленным поклонам обоих пациентов мешали, конечно, завтраки, обходы, таблетки, обеды и уколы, но заданный восточным учением жесткий план неизменно выполнялся благодаря железной воле бывшего спортсмена. Так прошло 66 дней. А на 67-й поднялся крик:

– Уберите отсюда этого психа, эс гижа[26], псих ненормальный, – орал как оглашенный молчаливый сосед Арамиса, перемежая русский с армянским, – с ним с ума сойти можно, убери-и-ите!

– Заговорил! – поразилась убиравшаяся в коридоре нянечка.

– Да он говорит! – столпились у окошечка палатной двери обрадованные медсестры.

– Ага, заговорил, – жизнерадостно подытожил Оник Седракович, и на следующий день молчун вернулся в следственный изолятор, а Арамис – домой, как соавтор очередной победы советской психиатрии.

Экстрахерия

1987 г., лето