— А что — погода? Ты закрой глаза. Вслушайся. Нет, внюхайся. И не смейся, не смейся. Это я специально так говорю, чтобы любому было понятно. Или я не он? Так вот, Климка, закрываю я глаза, вдыхаю воздух… Вот это, горьковатое — это жгут листья. Значит, правда, конец лету. Но это не страшно. Потому что лето точно будет опять. А запах этот напоминает мне сразу старое — школьные и студенческие годы. Школьные, потому что мели в этом парке листья, собирали в кучи и жгли. А сами носились между белыми дымами… Ты сам-то местный?
Клим был почти местным. То есть, теперь-то — совсем местный. Вон его окно и балкон. Там уже больше года прожил. Всех соседей знал.
— А, все же приезжий у нас. Потому и не представляешь. Вот там, за углом, моя школа. Она старая, двухэтажная. Оттуда нас вели в парк, выдавали метлы и грабли. А потом были костры, да. А вот еще, ты чувствуй, чувствуй! Еще пахнет сырой землей. Вот тога этот дымок плюс сырая земля — совсем другой коленкор получается. Это, выходит, нас вывезли на картошку в колхоз. В резиновых сапогах, в наклон и вприсядку за каждой картофелиной. Потом мешки на тракторный прицеп. А в сторонке из сучьев разных и обломков — костерок. И картошка закопана по краям. Трактор уходит, а мы лезем за печеной, ломаем ее, перекидывая с ладони на ладонь, солим, вгрызаемся. Лица перемазаны сажей и углем. Нам весело и вкусно. Ты, Климка, на картошку ездил?
Клим на картошку не ездил. Он молодой был. Теперь такой обязанности нет.
— Ну, так тебе не понять, выходит. А я три года — каждый сентябрь. Жили в разных деревнях. В домах старых на тюфяках травяных. Еда — картошка, да молоко с ближней фермы. Парное. Хлеб пекли в печи. муку нам выдавали на пропитание. И еще выдавали сметану. Масла не было, что ли, не помню. А сметана была — ух, какая. Твердая почти. Ее отколупывали из большого бидона, куском клали в решето — вот сметану вместо масла на хлеб мазали. И вперед — спасать урожай. Ну, тебе не понять… Молодой.
Он налил по второму стакану. Клим потянулся к закускам, посмотрел вопросительно.
— Бери, бери, — радушно повел свободной рукой Петрович. — Питайся.
Клим выбрал кусок копченой колбасы, стал жевать, потягивая пиво. Хорошо с Петровичем. И накормит, и напоит, и поговорит. Ты только слушай.
— Или вот деревом сырым тянет. Ты думаешь, лавочки эти? Нет, сразу вспоминаются сначала деревянные тротуары. Были мы со стройотрядом в северных поселках. Там тротуары — дощатые. Идешь — поскрипывают. А посреди улицы — глина и ямы и лужи. Там на тракторах народ ездил. Почти у каждого возле дома — трактор. А мы там шли, значит, прямо, прямо — и в местное кафе. Единственное на весь поселок. Стекляшка прозрачная. В том кафе были красивые мраморные столики, высокая стойка, чистые витрины. А в витринах — ценник на пиво одного сорта, второй — на клубничный ликер, и еще на тарелочке бутерброд с сыром. Белый хлеб, а на нем тоненький дырчатый кусок сыр. Он уже слегка заветрился, края приподнялись, слеза выступила. Но это же сыр. Что ему будет? Вот мы там с ребятами пили пиво и этот ликер…
Петрович глянул на свой стакан, пошевелил бровями в мыслительном усилии.
— Вот такое, пожалуй. Только у нас оно — из пластика. А там в розлив было.
Он помолчал, зажмурившись.
— А еще это сырое дерево — пристань на большой реке. Река такая, что другой берег еле виден. Пахнет деревом и немного рыбой. Сыростью несет. Мы тогда приехали на практику. Никого и ничего не знали. Подходит ко мне мужик и просит трешку за настоящий болоньевый плащ. Что? Ха! Тебе не понять. Плащ из болоньи — это ж самая такая вещь, понимаешь… Ну, вот как костюм адиасовский позже. Как джинсы ранглеровские. Или импортные самые настоящие кроссовки, в которых потом и в театр, и в музей, и на свидание, и в ЗАГС. Болонья — вещь. Но я не купил, испугался. И потом — три рубля. Зарплата когда еще будет, а на три рубля можно было продержаться пару недель. Не веришь?
Клим верил. Как можно не верить Петровичу?
— А в другом стройотряде мы строили дорогу. Вот принюхайся, принюхайся. Чем пахнет? Мокрой пылью? Так вот — цемент как раз так пах. Берешь цемент — он аж синеватый такой, на него — песка, перемешиваешь тщательно лопатой до полной однородности. Потом потихоньку льешь воду. Тут главное — не перелить, иначе придется опять и песок и цемент добавлять и снова мешать. А сырой раствор мешается туго. Проверяешь мастерком: раствор стекать не должен. А если махнешь — слетает чисто, не задерживаясь. И — кирпич на кирпич, гони бабка магарыч. Хотя, это когда дома строили. А на дороге — там приезжали грузовики и сгружали нам готовый раствор в огромную бадью. И вот тут надо было быстро его выработать, пока не прихватило. нагружаешь носилки жестяные — и бегом, бегом. Да… Покатался.
Клим слушал, как сказку. Он тоже ездил. Был в Турции с родителями. В Египте на пляже. Но такое…