Проблема Спинозы

Доктор Карл Абрахам прочел письмо и протянул его обратно Фридриху.

– И как вы планируете ему ответить?

– Не знаю. Я хотел бы использовать наш с вами сегодняшний час, чтобы обсудить это. Вы его помните? Я описывал мой разговор с ним несколько месяцев назад.

– Это тот самый, что опубликовал «Протоколы сионских мудрецов»? Как же я могу его забыть!

– Я с тех пор не видел Розенберга лично. Только обменивался с ним письмами. А вот вчерашний выпуск его газеты, «Фелькишер беобахтер». Только взгляните на эти заголовки:

НАСИЛИЕ НАД РЕБЕНКОМ В ВЕНСКОМ БОРДЕЛЕ!

ЗАМЕШАНЫ МНОГИЕ ЕВРЕИ!

Мельком бросив взгляд на страницу, доктор Абрахам с отвращением покачал головой и спросил:

– А сами «Протоколы» – вы их читали?

– Только выдержки и пару критических рецензий, которые заклеймили их как фальшивку.

– Да, это очевидная фальшивка, но опасная! И у меня нет сомнений в том, что ваш пациент, Розенберг, об этом знал. Заслуживающие доверия еврейские ученые в моей общине говорят, что эти, с позволения сказать, «протоколы» были составлены бесчестным русским бумагомаракой, Сергеем Нилусом, который желал убедить царя в том, что евреи пытаются завладеть властью в России. По прочтении «Протоколов» царь отдал приказ о серии кровавых погромов.

– Итак, – начал Фридрих, – мой вопрос состоит в том, как я могу проводить терапию с пациентом, который совершает столь омерзительные поступки? Я знаю, что он опасен. Как мне справиться с моим контрпереносом[99]?

– Я предпочитаю считать контрперенос невротической реакцией терапевта на пациента, а в данном случае у ваших чувств есть рациональная основа. Правильнее поставить вопрос так: «Как вам работать с пациентом, который по всем объективным стандартам является отвратительным, злобным человеком, способным на крайне разрушительные поступки?»

Фридрих некоторое время обдумывал слова своего наставника.

– Отвратительный, злобный… сильные выражения!

– Вы правы, доктор Пфистер, это мои слова, а не ваши, и я полагаю, вы намекаете, и совершенно правильно, на еще одну проблему – контрперенос наставника (супервизора[100]), который может негативно повлиять на мою способность учить вас. То, что я – еврей, делает лично для меня невозможным лечить этого отпетого антисемита. Но давайте посмотрим, не смогу ли я все-таки оказать вам помощь как наставник. Расскажите мне побольше о своих чувствах к нему.

– Хоть я и не еврей, меня лично оскорбляет его антисемитизм. В конце концов, почти все люди, с которыми я здесь близок – евреи: мой аналитик, вы сами и бо́льшая часть факультета в институте, – Фридрих подобрал со стола письмо Альфреда. – Вот, взгляните. Он с гордостью пишет об успехах своей карьеры, ожидая, что меня это порадует. А вместо этого я чувствую себя еще более оскорбленным и боюсь за вас, за всех цивилизованных немцев. Думаю, что он – это воплощенное зло. А его идол, этот Гитлер, возможно, инкарнация самого дьявола!

– Это говорит одна ваша часть. Однако есть и другая часть вас, которая хочет продолжать с ним видеться. Почему?

– Дело в том, что мы с вами обсуждали прежде – в моей интеллектуальной заинтересованности. Мне интересно анализировать человека, с которым у меня общее прошлое. Я всю жизнь знаком с его братом, я знал Альфреда маленьким мальчиком…

– Но, доктор Пфистер, ведь очевидно, что вы никак не сможете анализировать его! Уже само расстояние делает это невозможным. В лучшем случае вы будете встречаться с ним от случая к случаю, проведете пару-тройку разрозненных сеансов и никогда не сумеете произвести глубокие археологические раскопки в его прошлом.

– Верно. Я должен отказаться от этой идеи… Должно быть, есть и другие причины.

– Я помню, как вы рассказывали мне о своем чувстве уничтоженного прошлого. От него остался только ваш друг – его брат. Я запамятовал его имя…

– Эйген.

– Да, остается только Эйген Розенберг и – в значительно меньшей степени, поскольку вы никогда не были с ним особенно близки, – младший брат Эйгена, Альфред. Ваши родители умерли, братьев и сестер нет, у вас нет никаких других контактов с вашей прежней жизнью – ни людей, ни мест. Мне кажется, что вы пытаетесь отрицать старение или преходящий характер жизни, ища нечто нетленное. Вы разбирались с этим, я надеюсь, в своем личном психоанализе?

– Пока нет. Но ваше замечание очень ценно. Я не могу остановить время, цепляясь за Эйгена или Альфреда! Да, доктор Абрахам, вы ясно даете мне понять, что встречи с Альфредом никак не разрешают мои внутренние конфликты.

– Это настолько важно, доктор Пфистер, что я повторю. Встречи с Альфредом Розенбергом никак не разрешают ваши внутренние конфликты. Место для этого – сеансы вашего собственного психоанализа. Так?

Фридрих, смиряясь, кивнул.

– Итак, я еще раз спрашиваю: почему вы хотите видеться с ним?