– Длинную. У меня полно времени.
– Но вы, должно быть, устали. Разве вам не пришлось сегодня целый день выслушивать людей? В котором часу вы начали?
– Работал с семи утра. Но разговаривать с пациентами – это не то же самое, что беседовать с вами. Вы и Эйген – это все, что осталось у меня от жизни в Эстонии: я был единственным ребенком в семье, и, как вы, возможно, помните, мой отец умер прямо перед тем, как мы встретились. Матушка скончалась два года назад. Я дорожу прошлым – вероятно, оно имеет надо мной почти иррационально сильную власть. И глубоко сожалею, что мы в последний раз расстались в плохих отношениях – и все из-за моего недомыслия! Так что, пожалуйста – давайте длинную историю.
Альфред с готовностью принялся рассказывать о своей жизни за истекшие три года. Нет, это было нечто большее, чем готовность: все его члены наполнялись теплом, пока он говорил – теплом, источником которого была возможность поделиться о своей жизни с человеком, который по-настоящему желал о ней услышать. Он рассказал о своем бегстве на последнем поезде из Ревеля в Берлин, о фургоне для перевозки скота, увезшем его в Мюнхен, о случайной встрече с Дитрихом Эккартом, о своей работе в качестве редактора газеты, о вступлении в НСДАП, о своих полных страстей отношениях с Гитлером. Он говорил о главных достижениях – о своем вышедшем в свет детище, книге «След еврея в переменах времен», и опубликованных им в прошлом году «Протоколах сионских мудрецов».
Его фраза – «Протоколы сионских мудрецов» – привлекла особое внимание Фридриха. Всего несколько недель назад он услышал об этом документе во время лекции видного историка в Берлинском психоаналитическом обществе, посвященной теме вечной потребности человека в «козле отпущения». Он узнал, что «Протоколы сионских мудрецов», по слухам, представляли собой сборник речей, произнесенных на Первом сионистском конгрессе, состоявшемся в 1897 году в Базеле. Этот «документ» открыл миру существование международного еврейского заговора с целью подорвать христианские институты, спровоцировать русскую революцию и вымостить дорогу к всемирному правлению евреев. Тот оратор на психоаналитической конференции сообщил, что полный текст «Протоколов сионских мудрецов» недавно был вновь опубликован одной неразборчивой в средствах мюнхенской газетенкой, несмотря на то что несколько ведущих научных организаций уже успели убедительно доказать подложность «Протоколов».
– Здоровье Эккарта ухудшается, – продолжал Альфред, переходя к своим честолюбивым устремлениям. – Мне, конечно, очень жаль, потому что он – замечательный наставник. Однако я понимаю, что его неминуемый отход от дел откроет мне путь к креслу главного редактора газеты нашей Национал-социалистической партии – «Фелькишер беобахтер». Гитлер сам сказал мне, что я – лучший кандидат, это очевидно! Газета энергично развивается и вскоре станет ежедневной. Еще больше я надеюсь на то, что пост редактора вкупе с моей близостью к Гитлеру со временем приведет к тому, что я стану играть видную роль в партии.
В завершение рассказа Альфред поделился с Фридрихом большим секретом:
– Я сейчас планирую написать по-настоящему важную книгу, которую назову «Миф двадцатого столетия». Надеюсь, она заставит каждого мыслящего человека понять масштабы еврейской угрозы для западной цивилизации. Написание ее, разумеется, займет не один год, но я надеюсь со временем добиться права называться продолжателем великой работы Хьюстона Стюарта Чемберлена, «Основы девятнадцатого века». Ну вот, такова моя история от нашей встречи до 1923 года.
– Альфред, я глубоко впечатлен тем, сколь многого вам удалось добиться за такой малый срок! Но вы еще не закончили. Доведите рассказ до сегодняшнего дня. Что там такое у вас было с Брюсселем?
– Ах, да! Я же рассказал вам все, кроме того, о чем вы спрашивали! – и Альфред пустился в подробный рассказ о своей поездке в Париж, Бельгию и Голландию. По какой-то причине, которую и сам не смог определить, он опустил всякое упоминание о том, что посетил музей Спинозы в Рейнсбурге.
– Какие насыщенные три года, Альфред! Вам следует гордиться своими достижениями! Я польщен тем, что вы мне так доверились. У меня есть подозрение, что вы, возможно, не делились всем этим, и в особенности – вашими чаяниями – ни с кем другим. Я прав?
– Правы. Вы совершенно правы! Я не говорил так откровенно о таких личных вещах ни с кем с тех пор, как мы с вами беседовали в последний раз. В вас есть нечто такое, Фридрих, что так и побуждает меня раскрыться!
Альфред предвкушал, что еще немного – и он признается Фридриху, что ему хотелось бы изменить некоторые ключевые черты своей личности, но тут появился повар с щедрой порцией теплого линцерторте[92]
.– Только что испек для вас и вашего гостя, герр Пфистер.