Проблески детской гениальности

Тогда я сказалъ:- Дйствительно, Исаакъ и Яковъ достаточно хорошія имена для вашего покорнйшаго слуги. Передайте мн, пожалуйста, мою погремушку: не могу же я цлый день заниматься жеваніемъ каучуковыхъ колецъ! И никто не записалъ тогда эти мои изрченія, дабы ихъ впослдствіи обнародовать. Я видлъ это, а потому самъ запомнилъ ихъ, ибо иначе они были бы разъ навсегда потеряны для свта. Но, въ противуположность другимъ дтямъ, ловящимъ на себ горделивый взглядъ поощренія, каждый разъ, какъ имъ удается выказать такъ рано блестящія умственныя способности, отецъ мой посмотрлъ на меня мрачнымъ, суровымъ взоромъ, мать казалась полу-опечаленной, полу-испуганной и даже тетка изобразила на лиц такую гримасу, какъ будто хотла сказать ею, что, пожалуй, я дйствительно хватилъ черезъ край. Злобно раскусивъ пополамъ одноизъ каучуковыхъ колецъ и яростно ударивъ погремушкой по голов котенка, я, однако, не проронилъ ни слова. Вскор посл этого отецъ сказалъ:

— Самуилъ — превосходное имя.

Тогда я понялъ, что дло не обойдется безъ бури, которую уже ничто не могло отвратить. Я отшвырнулъ мою погремушку, выбросилъ изъ люльки серебряные часы моего дяди, деревянную собачку, оловянныхъ солдатиковъ и разныя другія вещи, которыя служили мн обыкновенно для разсматриванія и изслдованія, а также для производства пріятнаго шума, и которыя я имлъ обыкновеніе ломать и разбивать, когда нуждался въ какомъ-нибудь здоровомъ тлодвиженіи.

Вслдъ затмъ я накинулъ на себя пальто, одлъ мою шапченку, взялъ въ одну руку мои сапожки, а въ другую кусокъ лакрицы и вылзъ изъ люльки на полъ. При этомъ я внутренно подбодрялъ самого себя: если дло дойдетъ до крупныхъ недоразумній, то я все-таки, достаточно вооруженъ.

И вотъ, звонкимъ, увреннымъ голосомъ я произнесъ:

— Отецъ! Имя Самуила я не могу принять ни подъ какимъ условіемъ.

— Сынъ мой!

— Отецъ мой, я говорю совершенно серьезно. Я не могу.

— Почему?

— Отецъ, я питаю непобдимое отвращеніе къ этому имени.

— Мой сынъ, ты говоришь глупости! Многіе великіе и мужественные люди носили имя Самуила.

— Я хотлъ бы слышать, сударь, хоть одинъ такой примръ.

— Что!? А разв Пророкъ Самуилъ не былъ великъ и мужественъ!

— Не совсмъ.

— Сынъ мой! Самъ Господь призвалъ его на небо собственнымъ голосомъ.

— О, да, сударь, — но Господь долженъ былъ дважды призывать его, прежде чмъ онъ пожелалъ туда отправиться.

Съ этими словами я выбжалъ изъ комнаты, а за мною выбжалъ разсвирпвшій отецъ мой. Къ полудню слдующаго дня онъ усплъ изловить меня; борьба оказалась не равной, и я получилъ имя Самуила, съ присовокупленіемъ достаточнаго количества розогъ и другихъ полезныхъ поученій. За этими занятіями гнвъ моего отца прошелъ и между нами установился миръ, который могъ бы перейти опять въ серьезный разрывъ, если бы я не предпочелъ быть впредь мене остроумнымъ. Но вы можете судить по этому происшествію, что сдлалъ бы со мною мой отецъ, если бы я въ его присутствіи позволилъ себ высказать одну изъ тхъ неуклюжихъ, плоскихъ остротъ ныншнихъ двухгодовалыхъ дтей, а которыхъ теперь печатаютъ въ газетахъ. Я, съ своей стороны, увренъ, что въ такомъ случа въ хронику нашей фамиліи былъ бы занесенъ фактъ дтоубійства.

1896