Пробуждение

— Дайте ему что-нибудь взамен водки, — угрюмо бросил Литовцев.

— Что же? Театр, par exemple[11]?

— Театр дать трудно, а хорошую книгу можно всегда…

Жорж шумно и красно начал доказывать, что наш мужик гораздо счастливее интеллигента, и что если он обнищал, то по своей же вине, в силу своего беспробудного пьянства…

— А если эта смерть не случайна? — внезапно спросил доктор. — Если это самоубийство?

Нелли побледнела.

— Как? Сам себя убил?

Суровый взгляд Литовцева смягчился, когда он взглянул в испуганные глаза Нелли.

— Ах!.. Ах, Нелли! — волновалась Елизавета Николаевна. — Взгляни на эту группу сосен, такую одинокую в поле… А этот поворот видишь? Какая таинственная, манящая эта дорожка, убегающая куда-то далеко-далеко!.. Как поэтично!.. Непременно опишу где-нибудь…

— А вы что пишете теперь? — полюбопытствовал Жорж.

— К чему говорить заранее? Вы прочтёте в печати… и многих узнаете…

«А! Чёрт тебя дери с твоим писательством!..» — думал Жорж, беспечно, по виду, играя тросточкой в воздухе.

Коляска въехала в лес. Стало темно и прохладно. Лошади пошли шагом. Лес был смешанный: по одну сторону темнели сосны и ели, и далеко было видно насквозь в этой чаще; по другую — зеленели бледными тонами осины, сверкали белизной молодые, воздушные берёзки. Кусты орешника и клёна внезапно выбегали на повороте, словно хотели заступить дорогу. Воздух был напоён чудным ароматом смолы и молодого ельника. Сосновые шишки, прошлогодний, сгнивший почти лист и осыпавшиеся иглы густо покрывали вязкую почву. Коляска двигалась теперь ещё медленнее по изрытой колеями дороге, ещё сырой после недавнего дождя, но никто не жаловался на это, всем было хорошо в этой лесной глуши. Солнечный свет как гигантские золотые иглы проходил через сосновый лес и ласкал лицо едущих. Чаща всё редела.

Коляска вдруг повернула. Между двумя стенами леса, уходившими вдаль, раскинулась небольшая поляна, вся в лесных фиалках. Пересекая её, рельсовый путь сверкал на солнце. Влево он делал крутое закругление и пропадал за мрачною толпой сосен.

На поляне было несколько человек в разбившихся группах. От одной из них отделился следователь, в парусинном пальто и таком же картузе. Он махал Литовцеву рукой и с открытой головой кланялся дамам.

— Стой! — сказал доктор кучеру.

Все разом присмирели. Одна моська заливалась отчаянным хриплым лаем, да лошади испуганно фыркали и ржали, прижимая уши.

— Тубо, Веста!.. Слышишь ты? Жорж, дайте мне руку… Чувствуете? Я вся дрожу…

— Чувствую, — выразительно шепнул Жорж и сделал страстные глаза.

Лили прыснула со смеха.

Литовцев со следователем пошли вперёд, озабоченно разговаривая вполголоса.

— А где же мертвец?.. Ты перестанешь, Веста? Тубо!.. Жорж, что это за люди? Зачем они здесь?

Лили указала на мужиков, сидевших поодаль, на земле.

— Это понятые…

— Qu'est-ce que c'est[12] понятые?

Жорж объяснил.

— Как это интересно!.. Правда, Нелли?.. Но какие у них нервы!.. О, я ни за что не согласилась бы провести ночь с мертвецом!

Она вдруг смолкла и остановилась, наткнувшись на мужа и следователя.

Те стояли у самых рельсов, нагнувшись над чем-то большим и бесформенным.

Литовцев сдёрнул рогожу.

Нелли дико крикнула и отступила, хватая за руку сестру.

Это был труп — без головы.

Он лежал ничком, у самых рельсов… Одна босая и бурая от грязи нога была слегка поджата, другая вытянулась по земле. Всего страннее было положение рук. Казалось, в последнюю минуту несчастный передумал и хотел подняться, быть может инстинктивно, но было поздно… Окоченевшие заскорузлые пальцы его согнутых рук так и впились в землю… Серый дырявый зипун сбился и показывал старую синюю рубаху и порты. На том месте, где была голова, теперь зияла огромная чёрная запёкшаяся рана. Целая лужа крови впиталась тут же в песок. На рельсах и шпалах тоже виднелись тёмные пятна.

Несколько минут все молчали, не имея сил оторвать глаз.

Литовцев выпрямился и, сделав знак женщинам отойти, приступил к осмотру трупа.

— Affreux!..[13] — прошептала Лили. — А где же голова?

Следователь указал на шпалы и песок, неподалёку. Там лежали глиняные черепки.

Следователь поднял один из них. Лили увидала какую-то сероватую массу, кровь в сгустках, осколок чего-то, покрытый слипшимися волосами… Это было всё, что осталось от головы самоубийцы.

— О, мне дурно!.. Жорж, уведите меня подальше, — застонала Лили, ложась на плечо Вроцкого.

Тот не преминул страстно прижать к себе её стан.

Моська жалобно визжала и забивалась под юбки барыни, мешая ей идти. Лили не вытерпела. Вся томность разом соскочила с неё.

— Зачем надо было брать эту противную тварь?.. Егор Дмитрич, возьмите её на руки!.. И, пожалуйста, подальше от меня… Что за дурная привычка употреблять сильные духи?.. Фи!.. Мне тошно даже… Нелли, иди сюда!.. Охота смотреть на эти гадости!

«Шут бы тебя взял, с твоей моськой вместе!..» — думал элегантный Жорж, неловко гоняясь в своих модных тонких штиблетах за собачонкой, которая злобно лаяла на него и угрожала укусить.