Пробуждение

Прежде всего – перестать быть жертвой. Если я этого не сумею, то не сумею ничего. Я должна покаяться в моих заблуждениях, отказаться от прежнего убеждения в том, что я бессильна и потому, что бы я ни сделала, никому не будет больно. Это ложь, всегда приносившая больше вреда, чем могла бы принести правда. Игры в слова, игры типа «Кто кого» закончены; на данный момент я одна, но мне придется изобрести других, дистанцироваться больше невозможно, альтернатива – смерть.

Я роняю одеяло на пол и иду в свою разгромленную комнату. Там моя одежда, порезанная, но я все равно могу носить ее. Я одеваюсь, неуклюже, ковыряясь с пуговицами; я снова вхожу в свое время.

Но я привожу с собой из далекого прошлого – миновало пять ночей – путешественницу во времени, девственную душу, которой придется учиться; теперь у меня в животе золотая рыбка, переживающая свои подводные преображения. Слово уже бороздит задатки его протомозга, нехоженые тропы. Никакой он не бог, если он вообще там есть, даже в этом я не уверена; я пока не знаю, еще слишком рано. Но я допускаю его существование: если я умру, умрет и он, буду голодать, он будет голодать со мной. Это может быть первый из всех, первый настоящий человек; он должен родиться, я должна позволить ему это.

Я на огороде, когда приплывает лодка. Это не Эванс; это лодка Поля, угловатая и медленная, выкрашенная в белый, он сам ее сделал. Поль на корме, у древнего мотора; на носу Джо.

Я выхожу из калитки и отступаю за деревья – белые березы, сгрудившиеся у тропы, – делаю все без спешки, не убегая, но с осторожностью.

Мотор стихает, лодка тычется носом в мостки. Поль встает с веслом, подгребая; Джо выбирается, привязывает лодку и делает несколько шагов к берегу.

Он зовет меня по имени и ждет:

– Ты здесь?

Эхо: здесь, здесь?

Должно быть, он ждал в деревне, наверное, поисковики сказали ему, что видели меня, возможно, он был с ними. Он остался, когда Дэвид и Анна уехали в своей машине, или он доехал с ними до города, а потом вернулся автостопом, пешком; важно то, что он здесь, посредник, посланник, предлагающий мне что-то: неволю в любой форме, новую свободу?

Я смотрю на него, моя любовь к нему бесполезна, как третий глаз или некая перспектива. Если я пойду с ним, нам придется разговаривать, деревянные дома так устарели, мы больше не можем жить в худом мире, избегая друг друга как раньше, нам придется начать заново. Для нас это необходимость, заступничество слов; и вероятно, мы не справимся, рано или поздно причинив боль друг другу. Это нормально, так теперь это бывает, и я не знаю, стоит ли оно того, и даже могу ли я на него положиться, его ведь могли подослать. Но он не американец, теперь я это вижу; я не знаю, кто он, он только наполовину оформился, и поэтому я могу доверять ему.

Доверять значит отпускать. Я тянусь вперед, к претензиям и вопросам, хотя мои ноги еще не идут.

Он снова зовет меня, балансируя на мостках, между землей и водой, руки упер в бока, голову откинул и всматривается в берег. Голос у него раздраженный: долго ждать он не будет. Но пока еще ждет.

Озеро спокойно, меня окружают деревья, ни о чем не прося, ничего не давая.