Пробуждение

Кайлин знала, что это за листок, склеенный скотчем из мелких обрывков. Только она не думала, что он станет его хранить. И книгу эту. Зачем она ему нужна?

Кайлин потянулась к твердой обложке и достала "раритет" из ящика. В середине была закладка. Кайлин открыла ее и долго, очень долго смотрела на свою фотографию.

Это был один из ее университетских снимков. Молодая девушка, все еще привлекательная и ухоженная, смеялась на нем, и, кажется, вся жизнь ее все еще была впереди и имела какой-то смысл.

Кайлин знала, что это за фотография. Она держала лабораторную мышь за хвост, а один из сокурсников снял ее в этот момент на любительскую фотокамеру. Гийон обрезал снимок, и белой мыши теперь на нем не было.

Кайлин спрятала фото и убрала книгу на место. Убедившись, что все вещи лежат именно в том "беспорядке", в котором их оставил Гийон, она закрыла шуфлядку.

"…Чтобы сделала ты, будь у тебя при себе ампула с СаКаРом?", — крутилось в ее голове, пока она гнала машину по темной трассе вперед."…Чтобы сделала ты, будь у тебя при себе ампула с СаКаРом?" "…Чтобы сделала ты, будь у тебя при себе ампула с СаКаРом?"

Гийон пил виски, когда в дверь кто-то позвонил. Распахнув ее настежь, он увидел ее, стоящую на пороге. На нем не было рубашки, а на бедрах висели те самые джинсы, которые он купил в магазине на обочине дороги охраняемых земель.

Кайлин без приглашения вошла внутрь и, бросив свои вещи на пол, прошла на кухню. Он готовил мясо. Аромат специй распространился по всему дому, напоминая о том, что здесь все-таки кто-то живет.

Он давно не убирался. Грязная посуда была свалена горой в раковине, на полу валялись какие-то ношенные носки и рубашки. На диване в гостиной, среди пустых бутылок из-под спиртного, были разбросаны обертки из-под пакетов с едой быстрого приготовления.

Гийон закрыл за ней дверь и следом вошел на кухню. Помешав ложкой подливку к мясу, он выключил плиту и отставил сковородку в сторону. Затем повернулся к ней лицом и замер, опершись руками о столешницу. Он молчал.

Только вот ее глаза по-прежнему сводили его с ума. Ее грудь, едва заметно колышущаяся в глубоком вырезе блузки, напоминала ему о тех мгновениях, когда он был вправе прикасаться к ней. Ее берда, затянутые в облегающие штаны, будили в его голове воспоминания о том, с какой силой он мог прижимать их к себе.

Она смотрела на него и тоже молчала. Он не знал того вопроса, что крутился все это время, словно заезженная пластинка, в ее голове.

Она пробежалась глазами по мышцам его груди, по линии, пересекающей его живот и спускающейся куда-то за кромку его потертых джинсов. Она знала, где именно эта линия круто изгибается и переходит на стальное бедро.

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. И вожделение, что дремало в ней все это время, наконец, закипело.

Гийон увидел этот огонь. Он ощутил его всем своим телом, и это принесло гораздо больше боли, нежели воспоминания об их сегодняшней ссоре.

И вдруг она двинулась с места и оказалась возле него. Ее руки расстегнули его джинсы. Она не сводила с него глаз, окунаясь рукой под пояс его штанов и смыкая ладонь на его безумии. Гийон не шелохнулся. Он смотрел на нее с высоты своего роста и ждал.

Она медленно опустилась перед ним на колени и, распахнув губы, поглотила его своим ртом.

Гийон застонал и ухватился руками за столешницу. Она не остановилась, прикасаясь к нему своим языком и упиваясь его откликом на ее ласки. Его аромат, его вкус, его подрагивание под ее ладонью, — все было ей знакомо. И только сейчас она ощутила в полной мере свою зависимость от него. Стоять на коленях перед ним ей не было стыдно. Именно так она просила у него прощения за все, что сделала с ним.

Гийон снова застонал и, когда столешница затрещала под его руками, когда с желанием обладать ею стало невозможно бороться, он резко оторвал ее от себя и, повалив на пол, начал срывать с нее одежду.

Раздвинув ее бедра, он провел рукой по ее плоти, и, ощутив вожделенную влагу, сразу же вошел в нее.

Она изогнулась от первого толчка, и Гийон застонал, понимая, что зависимость от этой женщины вряд ли когда-нибудь исчезнет или потухнет. Он всегда будет хотеть ее. И ее строптивый норов только сильнее будет разжигать в нем этот пожар. И жить без нее он тоже больше не сможет. И отказаться не сумеет. И, черт с ним, с этим Миром, пусть катится в тартарары. Она рядом с ним и он больше никогда не отпустит ее.

— Кричи, — простонал он и проник в нее настолько глубоко, насколько был способен.

Она издала непонятный звук и, когда он приподнял ее бедра и с новой силой вошел в нее, закричала.

Он наклонился к ней, и нетерпение, что переполняло его, растворилось в трепете, который он испытал, двигаясь в ней. Он остановился, припав к ее голове, запустив руки в ее шелковистые волосы, вдохнув аромат ее белоснежной кожи, и накрыл ее рот своим.