Пробуждение. Книга 1

Одного взгляда на меня ему было достаточно, чтобы разобраться в ситуации лучше всякого Раппопорта. Но он, как гурман, смакующий блюдо, заранее предвкушая положительный результат своего исследования, твёрдо решил соблюсти весь ритуал ментовской формальной процедуры.

– Принимали спиртные напитки? – нарочито тускло, невыразительно, прикрываясь маской наигранной беспристрастности, произнёс капитан.

Я хотел честно признаться во всём: что еду я с богомолья от батюшки Серафима Саровского; что сегодня умер мой близкий, родной человек и что душа моя скорбит по нему безмерно, потому и выпил, поминая покойника. Но это желание длилось лишь одно краткое мгновенье.

Я стиснул зубы и, скрепив сердце своё, промолчал.

Чего говорить? И так всё ясно.

– Дуйте в прибор, – капитан подал мне плоскую, с электрическими проводками и лампочками, коробочку с пластмассовой трубкой на торце.

Вот он и подступил – край. За ним падение – наказание гордому.

Взмолился я что есть сил: «Отче наш, Серафиме, помоги мне быстрей, погибаю!»

Зажглась зелёная лампочка: прибор алкоголя не обнаружил. Тень удивления скользнула по дублёному лицу капитана:

– Нужно подождать, пока прибор нагреется.

Я почувствовал, как жизнь возвращается в моё ухнувшее сердце, будто меня, как маленького, кто-то приласкал – погладил по головке…

– Так. Дуйте ещё раз.

Я сам даже удивился, откуда взялась такая сила сердечная: «Батюшка Серафим, второй раз выручай – погибаю!» И опять загорелась зелёная лампочка на приборе.

Теперь мне стало понятно, что это значит – «иметь огонь в молитве», о котором нам сообщают святые старцы-молитвенники.

Капитан, повидавший всего разного на своём ментовском веку, долгим взглядом, изучая, посмотрел на меня и, видимо, уважая высокое заступничество того, кто стоял невидимо надо мной в тот момент, и признавая его силу безусловно действенной, сказал, отдавая водительские документы:

– Будьте осторожны на трассе.

VII

Люди мрут – нам дорогу трут.

Передний заднему – мост на погост.

Пословица

Лёва тяжко болел.

У него был рак, причём в той форме, которая уже не лечится. После удаления сигмовидной кишки он получил инвалидность первой группы и прожил с ней ещё три года.

Но, как Лев ни крепился, жизнь по каплям исходила из него.

Так масло вытачивается из старого, надсаженного мотора, который стоит в углу гаражного пустыря, дожидаясь своего срока быть свезённым на свалку.

Лёвина подвижность уменьшалась. Наконец он слёг.

Мне вспомнился рассказ Лёвиного тёзки графа Толстого «Смерть Ивана Ильича», как этот самый Иван Ильич, умирая, три дня перед смертью не умолкая кричал, тянул своё жуткое «У-у-у», от которого его жена и взрослая дочь-невеста, не зная, куда им деваться, буквально сходили с ума.

Лев страдал молча, не досаждая и излишне не загружая своих домашних.

Христианская добродетель – терпение – медицина бедных…

От боли он слабел с каждым днём, и никто не в состоянии был ему помочь.

Слабый, пресекающийся голос.

Крайнее измождение некогда богатырского – как у Ильи Муромца на картине «Три богатыря» – тела.

В потухших глазах – смертельная усталость от борьбы за жизнь. Всё это придавало ему вид глубокого старца.