Пробуждение Посейдона

Мы - нечто большее, чем сумма всех тех коротких секунд, которые составляют наш промежуток времени. Мы учимся, мы отдаем, мы любим, нас любят другие. Мы вносим рябь в более широкую ткань социального дискурса. Нас, в свою очередь, трогает рябь других жизней. Мы открываем книги и узнаем мысли тех, кто жил до нас, - надежды, печали и золотые радости прежних жизней. Они заставляют нас смеяться или плакать. Их дни сочтены, но в следах, которые они оставили после себя, их жизнь продолжает звучать. В этом смысле их дни безграничны. Они снова ожили в нас.

Так же обстоит дело со всеми нашими поступками, со всеми нашими проявлениями ума и глупости. Наши войны и изобретения, наши истории и наши песни. Дома, которые мы строим, миры, которые мы меняем, истины, которые мы открываем. Мы заканчиваем, мы заключаем, но наши дела продолжаются. В этом продолжении ретроспективный смысл пролит на каждый момент жизни. В любви есть смысл, если помнить о самой любви. В создании красоты есть смысл, потому что красота будет длиться вечно. У всех слов, у всех мыслей есть шанс превзойти смерть и время. Нет ни рая, ни ада, ни загробной жизни, ни божественного творца, ни великой воли, стоящей за вселенной, ни смысла, выходящего за рамки того, что раскрывается нашими чувствами и нашим интеллектом.

С этим трудно смириться. Тем не менее, в том, чтобы быть живым, все еще есть смысл, и это делает принятие терпимым.

Но вселенная лишает нас даже этого мрачного утешения.

В своей глубочайшей структуре, вписанной подобно проклятию в саму математику, из которой она выкована, вселенная содержит императив самоубийства. Сам вакуум находится в нестабильном состоянии. Со временем - а единственное, в чем можно быть уверенным, так это в том, что время будет всегда, - нестабильность вакуума приведет вселенную к новому состоянию бытия. В этот момент несотворения вся информация, закодированная в нынешней вселенной, будет стерта.

Никакое воспоминание ни о чем не сохранится. Ни один отдельный опыт какого-либо живого организма не сохранится. Ничто изученное, открытое или созданное не выживет. Ни искусства, ни науки, ни истории, ни поступка, ни доброты, ни нежной мысли, ни единого мгновения человеческого счастья.

Ничто не продлится вечно.

Ничто не будет иметь значения.

Ничто никогда не имело значения.

Когда отбор проб был закончен, когда серебряная стена прошла через них все, луна раскрутила свою нить до чистой серебряной спицы, а затем убрала ее обратно в оправу. На мгновение оно повисло перед ними, движущееся кольцо, идущее в ногу с "Ледоколом". Возможно, их судьба все еще висела на волоске, все еще подвергалась судебному разбирательству.

Луна отступила еще дальше. Она начала поворачиваться вокруг своей полярной оси, превращаясь в твердую серебристую сферу. Затем она отклонилась в сторону, возвращаясь на орбиту, которую покинула во время погони. Ниже виднелись еще несколько слоев лун, но они не проявляли никакого интереса к кораблю. У Кану было достаточно энергии, чтобы избежать слишком близкого сближения с любой из этих лун, но недостаточно, чтобы остановить падение "Ледокола" к верхним слоям атмосферы.

В голове у него звенело, как в колоколе. Он все еще был полон Ужаса. Теперь он знал, что это была не столько эмоция ужаса, сколько очень специфический вид ужасающего знания, запечатлевшегося в его сознании с неизгладимой силой истины. Он все еще мог чувствовать его доводы, звучащие как послеобеденный звон. Он посмотрел на свою собственную руку, восхищаясь ею так, словно видел ее впервые. Он знал, что это такое: инструмент направленного разума, продолжение его самого, средство, с помощью которого такое существо, как он, может делать все, что угодно. Двигать землю, двигать воду, двигать звезды, их бесчисленное множество, чувствовать, как они блестящим каскадом пробегают между его пальцами, как маленькие песчинки алмазного песка.

И знал, что все это бесполезно, что ни одно действие не имеет окончательных последствий, что все лучшее и худшее, каким он мог бы быть, будет забыто; что в белый миг забвения даже тот факт, что он существовал, тот факт, что он оставил мельчайший след в творении, будет забыт. потерян.

Как и все остальное.

Он все еще был с Ниссой. Когда они проходили мимо одного из воздушных шлюзов "Ледокола", молча и без предварительного обмена мнениями, они оба замедлили шаг и посмотрели на шлюз, думая о пустоте за ним, обещании немедленного аннулирования. Он мог бы отбросить свой шлем в сторону, войти в этот шлюз, выпустить воздух и жизнь из своих легких.

Однажды он уже пытался покончить с собой на "Ледоколе", но эта попытка самоубийства была вызвана отчаянием, он видел в своей смерти единственное, что могло остановить Дакоту и в то же время не подвергать опасности спящих. Он пришел к решению покончить с собой только как к кульминации мрачных расчетов, а не потому, что устал от жизни или искал какого-либо освобождения в смерти. Жизнь не переставала удивлять его; он еще не был готов отказаться от нее без веской причины.