Пробуждение Рафаэля

— Полицейских? Как они… Я никому ничего не говорила… только тебе…

— Ну да, но они всё равно узнают, рано или поздно, правильно?

Возразить на подобное рассуждение было нечего, и Шарлотта сказала:

— Если можешь подождать один день… я постараюсь освободиться послезавтра днём…

Донна расплылась в бескрайней «колгейтовской» улыбке.

— Отлично! Я зайду за вами в двенадцать-час послезавтра.

— А пока… можешь… — Шарлотте трудно было просить Донну. — Могла бы ты… помолчать об этом?.. Пусть это будет нашим секретом…

— Секретом? Почему?

— Да так, нипочему… Просто я думаю… лучше, чтобы об этом знало не слишком много людей.

Шарлотта вошла в свою комнату на верхнем этаже пансиона, в мансарде, которую она выбрала за вид на тянущиеся вдоль горизонта городские черепичные крыши. В первую свою ночь в Урбино она с восторгом смотрела на ласточек, которые с писком проносились на уровне глаз; их мелькающие на фоне лунного серебра чёрные силуэты напоминали треугольных воздушных змеев. Но она жила здесь достаточно долго, чтобы успеть пожалеть, что выбрала эту комнату. В любую погоду в ней было жарко, темно и душно, слишком сладкий аромат травяного чая и яблок её одиноких завтраков никогда не выветривался. «Ромашка — запах пугливого среднего возраста», — подумала она, подходя к крохотному окошку и распахивая зелёные деревянные ставни, которые консьержка плотно закрывала каждое утро.

Тут же в окно ворвалось дымное благоухание жарящихся каштанов, поднимавшееся от ларька внизу, и развеяло её клаустрофобию.

Она сунула в кружку кипятильник, приготовила чай и стала просматривать свои заметки к реставрации «Муты», толстенную папку, изумившую Паоло, особенно когда он прочёл страницы, посвящённые немоте.

— Шарлотта, мы что, реставраторы-логопеды?

— Нет, — ответила она. — Нет… но… думаю, Рафаэль хотел показать нам, каково это — молчать, и как само молчание входит в человека то ли из-за потери им способности говорить, то ли… от невозможности общения. И если шрам над глазом связан с её немотой, с причиной, вызвавшей её, это может помочь нам.

«Немота подобна сфинксу, — читала сейчас Шарлотта Цитату, выписанную ею из книги, посвящённой этому предмету. — Влекущая и тревожащая, эта молчаливая загадка смотрит на нас с вызовом, это тайна, которую даже специалисты по нарушениям речи не могут разгадать». Она внимательно рассмотрела первые фотографии Рафаэлевой немой, которые Паоло сделал вскоре после того, как смыл потемневшие слои лака и краски, нанесённые в старину прежними реставраторами. Губы сжаты ещё упрямее, шрам ужасен. Ничего удивительного, что городской совет пожелал вновь скрыть его!

Через несколько страниц она нашла следующую запись: «Лечение истерической, или функциональной, немоты может повлечь за собой агрессию. Одна пациентка заявила, что намеренно отказывалась говорить, не желая расставаться с чувством злобы. Если бы она высказалась, облекла свою молчаливую злость в слова, её гнев улетучился бы, потерял накал. Когда пациентку успешно излечили от немоты, она стала буйной и полной ненависти. Ни за что не хотела выписываться из больницы и возвращаться домой, боясь, что совершит дикие преступления против тех, на кого возлагала ответственность за свою немоту».

Сейчас Шарлотта написала на последней странице своих заметок: «Если женщине пришлось замолчать ради спасения жизни, что может заставить её вновь заговорить?»

Подумав, приписала: «У человека без голоса нет прошлого, как у камня или собаки».

Серый человек не забыл Донну. Он с наслаждением думал, как поиграет её большими титьками, если старики дадут команду. А если нет, плевать, он знает проститутку в Риме, у которой такие же длинные чёрные волосы, длинные ноги. Заставит её одеться так же, в такую же коротенькую красную вещицу, какую носит канадская сучка, а потом позабавится с ней. Та проститутка делает почти всё. Улыбаясь, он шагал по закоулкам Урбино. «Вспахать по полной» — так он это называл. Тут неожиданно чья-то рука хлопнула его сзади по плечу; с удивительной быстротой он развернулся, сжав кулак в левом кармане пиджака.

— Легче, легче, — успокаивающе сказал другой. — Я ж пошутил, Бенни, — Глаза его сузились в осторожной усмешке.

— Альберто! Ну и чудеса! — Серый человек, казалось, не слишком обрадовался встрече. — Слыхал, тебя убили в том деле в Палермо. Вечно всё путают.

— Операция прошла неудачно, но пациент выжил.

— Симпатичный шрам.

Собеседник, молодой, кричаще одетый, коснулся багрового следа, идущего от правой скулы вверх и пропадающего в волосах над ухом.

— А, это? Дешёвая татуировка. Идёт мне, скажи?

— Что здесь делаешь?

— По делу приехал. А ты?

— Отдыхаю.

Молодой человек расплылся в широкой улыбке и легко повёл подбородком, указывая на левую руку, по-прежнему лежащую в кармане пиджака.

— Говорят, здесь хорошая охота.

— Я тоже слыхал.

— Ну, хорошего отдыха!

— Обязательно. Встретимся ещё, — сказал серый человек и пошёл своим путём.

— Надеюсь, не встретимся, Бенито, — прошептал другой. — Очень надеюсь.

ЧУДО № 20

КАРТОН РАФАЭЛЯ