Пробуждение Рафаэля

Очнувшись, Шарлотта увидела, что сидит (развалилась, с досадой подумала она, выпрямляясь) на скамье в чисто прибранном дворе, обнесённом стеной. Напротив сидел человек с бычьей шеей и мясистым лицом, огромная рука сжимала сигару, такую толстую и длинную, что ею, как дубинкой, можно было бы выбить признания из самых упорных арестантов. Он не умещался на стуле, который перевернул спинкой вперёд и оседлал, как лошадь, и в этой своей позе, с этим грубым продублённым лицом и мраморными завитками рыжеватых с проседью волос, он походил на скульптурный эскиз в глине. «Кентавр», — тут же мелькнуло у Шарлотты. Незаконченный, но тем не менее кентавр, замысел художника совершенно очевиден.

Она была в замешательстве от его бесцеремонного взгляда и оттого, что одет он был безукоризненно. Туфли без пятнышка грязи, белая шёлковая рубашка с серебряными запонками на манжетах — вряд ли можно ждать такого от фермера. Кто он? Откуда появился?

— Извините, то есть mi displace, — сказала она.

Всё, что она знала по-итальянски, вылетело из головы. Хорошо бы здесь была женщина, фермерская жена. Но чистота во дворе — вместо герани железная полоска у двери, чтобы счищать грязь с подошв, вместо лужайки отмыли кирпич — служила чисто практической цели, а не была делом женских рук.

— Это я должен принести извинения, — ответил мужчина на правильном английском, хотя и с сильным акцентом, — Меня… — Он запнулся, подыскивая нужное слово, бессильно помотал своей крупной головой и продолжил: — Анджелино, этот… castrato stupido[27]

чья семья, не знаю, как правильно сказать по-английски, мне родственники… не должен был приводить вас… Нужно было предупредить забойщика, что с ним гостья… впечатлительная гостья.

— Это было ужасно, жутко, — прошептала она, чувствуя облегчение оттого, что оказалась в обществе цивилизованного человека. — Никогда не представляла, никогда…

— Сожалею, что вам пришлось это увидеть, синьора, но это забой свиней, не убийство. Подобный отвратительный кошмар происходит каждую осень, чтобы люди вроде вас могли наслаждаться proscuitto и lardo[28] и беконом. Смерть может быть куда страшнее… да и жизнь, коли на то пошло. Уверяю вас, — слабо улыбнувшись, уступил он, — насколько я знаю, свинья не чувствует боли после первого удара, быстро перерезающего артерию.

— Можно было использовать ружьё! В Англии мы…

и потом, этот… этот человек…

Он выждал, пока она не замолчала, так и не договорив, и спросил:

— Этот человек?

— Мясник, — прошептала она. — Ужасно… он будто… получал удовольствие от этого. И крики… — «Почти человеческие», — подумала она.

— Ах, этот. Нельзя ждать поэзии от мясника. Хотя можно быть хорошим мясником точно так же, как бывают хорошие поэты. Что до визга свиньи — ей, как вам, не нравится запах крови. Особенно своей… и, наверно, её друзей и родственников, если можно так выразиться. При таком способе, когда свинью закалывают, она умирает медленно, это правда, но зато кровь можно использовать для приготовления колбас. Если их стрелять, они всё равно умирают, но кровь остаётся в теле, и мясо становится очень дряблым.

Хороший мясник выпускает кровь долго — извлекла Шарлотта из памяти похороненную в ней цитату,[29]

успокаивая себя возвращением в прошлое, где ей было уютнее. Никогда она не была большой любительницей мяса и сейчас думала о предсказании Леонардо да Винчи, что придёт время, когда человечество станет относиться к убийству животных как к убийству людей. Вегетарианца Леонардо, назвавшего человеческий рот «могилой всех животных».[30]

— Уже поздно, — внезапно объявил её собеседник, глянув на свои часы. — Нужно позаботиться о вашем возвращении в цивилизованный мир, синьора Пентон.

То, что он назвал её по имени, заставило её испуганно вздрогнуть.

— Откуда вам известно, как меня зовут, синьор?..

— Как было не догадаться? Урбинская газета полна сообщений о реставрации Рафаэлло и о международной телевизионной группе, прибывшей снять торжественное возвращение «Муты» на принадлежащее ей место. Вы — искусный реставратор, и ещё есть та, другая… такая… мм… живая.

«Та чёртова трещотка, которая не может заткнуться», — подумала Шарлотта.

— А кто вы? — спросила она тоном более холодным, чем намеревалась.

— Я — Прокопио, Франческо Прокопио. А это моя fattoria, моя ферма, где вы изволили упасть в обморок.

Шарлотта совсем забыла о вывеске на воротах фермы.

— Прокопио? Тот, что на вывеске кафе в Урбино?

— Тот Прокопио, который придумал мороженое. Один я делаю такое мороженое.

— Значит… это ваше кафе? — Несмотря на его элегантный вид, ей было трудно представить этого голиафа в старинном интерьере кафе.

— И готовлю я.