Пробуждение (СИ)

Анна вдруг открылась ему не как красивая женщина, волновавшая его мужское существо, женщина, которая вызывала сострадание и желание опекать и защищать, но как необычайной чистоты дух. Николай увидел то, что до этой самой минуты не замечал или просто не умел заметить – сейчас перед ним стояла душа до того сильная, что ей нипочём были все преграды. Да, можно принудить тело, заперев его под замок, но нельзя сдержать душу. Да и не грех ли это, идти против самой души? Бог есть любовь – для Анны было не красивой фразой, а безусловным воплощением её существования. Её жизнь возможна только подле мужа. И Николай вдруг подумал, что ежели он удержит Анну, принудит переменить своё решение, то он не только сделает её несчастной навеки, но и отнимет тот источник жизни, который питает всё её существо – любовь. Он не хотел этого не потому, что был другом Сергея, не потому что давал обещание, а потому что всем своим сердцем он полюбил эту женщину, чище которой – теперь он это знал точно – в мире нет. И да, он сохранит своё чувство в тайне. Она не должна узнать о его любви, потому что это может смутить её, заставит чувствовать свою вину перед ним, вину, которой на самом деле нет.

- Если бы можно было увидеть слёзы, идущие из сердца, вы бы увидели кровь, - продолжала она. – Я прошу вас, как друга и брата позаботиться о сыне.

- Анна,- Николай бросился перед ней на колени, поднёс к губам её руку, - Простите меня! Я принимаю ваше решение и почту за честь стать опекуном вашему сыну, обещаю вам – Сашенька станет настоящим мужчиной! Я выращу его, как своего ребёнка.

- Встаньте, - её рука опустилась на его склонённую голову. – Я не сомневалась никогда в вас, друг мой, - нежная улыбка скользнула по губам, и точно лучик света скользнул по лицу.

- Анна, что сейчас я мог бы сделать для вас? – спросил он, не выпуская её руки.

- Мне, право, неловко, обременять вас…

- Даже не говорите так!

- Скоро осуждённых повезут… - она не договорила, он закончил за неё.

- Вы хотите увидеть Сергея?

- Если это возможно? – спросила робко, а во взгляде жила надежда. – Я слышала, что их можно перехватить на станции…

- Хорошо, я узнаю и всё устрою.

Откланявшись, Синяев быстро вышел. Почти бегом миновал подъезд, оказавшись на улице, рванул петли воротника, который вдруг стал тесным.

Мимо проезжал экипаж, вскочив в него на ходу, Синяев приказал ехать домой. Ему хотелось остаться одному и обдумать случившееся.

***

И потянулись в Сибирь осуждённые «за декабрь», как в народе стали называть бунтовщиков, вышедших на Сенатскую площадь. Петрушевскому повезло – он не застрял в душных застенках крепости, а попал во вторую партию отправленных 23 июля 1826 года, первые несколько человек были отправлены 21 июля.

Однажды воскресным вечером батюшка сообщил, что скоро ожидается отправка к месту каторги и передал записку от Николая, в которой тот сообщал, что попытается устроить встречу с Анной на ближайшей станции. Это известие взволновало его и приободрило. Жена…Неужели он сможет ещё раз хоть издали увидеть её глаза? Боже! Ничего иного ему и не надо! Всё это время не было ни ночи, чтобы она не являлась ему во сне. На заре иногда просыпался с ощущением, что её голова лежит на его плече, а волосы разметались по его подушке. Разочарование постигало всякий раз при пробуждении – камера, одиночество, и … давящая пустота внутри от осознания того, что больше никогда не увидит Анну и не коснётся её волос.

Выехали ночью, разбудив неожиданно. Столица ещё смотрела сны. Сопровождающим фельдъегерям было предписано соблюдать строжайшую секретность, да они и сами надеялись успеть к полудню, к самому солнцепёку, добраться до станции, чтобы сменить лошадей и немного передохнуть в тени. Везли на телегах – на большегрузных рыдванах, в кандалах, что при такой жаре причиняло дополнительные неудобства – от железа болели запястья и щиколотки. Ехали довольно быстро, от тряски цепи гремели, хотя арестанты и пытались их придерживать. Кроме Петрушевского в телеге ехало ещё трое осуждённых и трое жандармов да возница.

Товарищи по несчастью, молоденький корнет Антонов, рыжий, с большими голубыми глазами и веснушками на пухлых щеках, майор Дорохов, высокий, молчаливый, с рябым лицом и густыми бровями, сходящимися на переносице, что придавало ему злой вид – сразу завалились спать, прикрывшись соломой. Сопровождающие фельдъегеря молчаливо сидели на передней части телеги. Всем своим видом они словно показывали, что говорить с ними без конкретного повода запрещается. Да Сергею и не хотелось, не только потому что очень докучали кандалы, но и потому то он был погружён в свои мысли.

Автор пейзажа - художник Татьяна Черных.