Продается недостроенный индивидуальный дом...

Урве думала, что муж будет приятно удивлен, обрадован. Все последнее время он ходит как в воду опущенный, а сама она живет полною жизнью, горит, все ей интересно, все внове. Нет, дальше так продолжаться не может. Надо встряхнуть его, проветрить, повернуть лицом к солнцу, чтобы он понял, что жить только домом, только постройкой нельзя.

— Скажи, Рейн, что с тобой происходит в послед нее время?

— Со мной? А что может происходить со мной?

Урве присела на стул и посмотрела на мужа, который без аппетита жевал что-то.

— Я пришла вот к какому выводу, — сказала она взволнованно. — На новом месте я могу заработать больше. Значит, нам будет легче, чем раньше. И знаешь что, Рейн? Начнем-ка мы строить. Теперь нам это под силу, согласен?

Порой роковые слова звучат именно так — просто, сердечно и заманчиво.

Часть третья

1

Совершить роковой поступок бывает порой невероятно просто, так же просто, как, скажем, повернуть ключ в замочной скважине. Да-да. Не открой Катюша Маслова в тот вечер двери своей комнаты, Нехлюдов не вошел бы к ней... Не было бы этой отвратительной сторублевки... Непройденной осталась бы дорога позора, и не сидела бы Катюша на скамье подсудимых... И Толстой не написал бы одного из своих лучших романов — добавила бы к размышлениям юной читательницы ее старшая подруга, но ее не было здесь, и она не имела возможности подслушать эти мысли.

А юная читательница лежала на траве, подстелив под себя старое шерстяное одеяло, одна со своей книгой, на которую падали яркие лучи летнего солнца и по которой полз перепуганный муравей.

Приход матери вернул Лехте Мармель к действительности. Мать, наверное, проголодалась. В сарае на горячей плите ее ждала овсяная каша с кусочками поджаренного сала, а на столе, покрытом клеенкой, стояло остуженное молоко обеденной дойки.

— Иди! — по-хозяйски распорядилась Лехте. — Вымой руки и... Ну, зачем ты куришь! Мы же сейчас будем обедать.

Мать с усталой усмешкой махнула рукой. После того, как муж выгнал ее, она редко расставалась с папиросой, — Лехте права, не стоило бы курить до обеда, но за спиной длинная дорога домой, а здесь множество дел, волновавших ее.

— Хорошо бы выложить стену до уровня окон, — сказала мать.

Лехте ничего не ответила. Она накладывала в тарелку дымящуюся кашу. Ох уж эти стены. Хоть бы ряды получались ровнее. К тому же серые кирпичи были уложены вперемежку с красными, цельные с половинками. Кирпич брали отовсюду, там, где можно было купить подешевле. Щебенка с площадок, на которых шли восстановительные работы, и та становилась достоянием бедного индивидуального застройщика. Лехте страдала молча и скрывала, что страдает. Что же, они с матерью не могли строить иначе. Кое-кто мог ставить стены из лучшего материала. Мужчины укладывали кирпич ровнее и красивее. Все это она понимала... но таков уж этот сорняк неполноценности, — стоит ему попасть на неровную почву сравнений, как он сразу же пускает ростки.

— А разве тетя Линде не захотела сегодня взять нашу Кирьяк на свое попечение? — спросила Ану, наливая молоко. По дороге сюда она видела корову на незанятом участке и собиралась сразу же спросить, почему та на цепи, но позабыла.

Кирьяк — небольшой дополнительный источник доходов семьи Мармель — проживала за перегородкой, в том же самом сарае, где жили хозяева, молоко Кирьяк покупали семьи, живущие по соседству в старых деревянных домах, а навоз относили в дальний конец участка, где был посажен картофель. Сено и подстилку приходилось покупать, но Ану подсчитала, что чистая прибыль от коровы составляет около пяти тысяч рублей в год. Не будь у них Кирьяк, едва ли они смогли бы строить дом.

— У тети Линде сегодня стирка, — деловито сообщила дочь.

Матери не сиделось на месте. Не выпуская изо рта послеобеденной сигареты, она сняла с гвоздя перепачканный известью комбинезон, вытащила из-под плиты стоптанные мужские ботинки и приготовилась к сражению.

Подсобница тем временем вытряхивала из ящика остатки засохшего раствора.

Недокуренный «Парашютист» приземлился у края известковой ямы. За работу! Зазвенели лопаты. Прекрасный получился раствор.

Лехте стала ведром таскать его на леса. А мастер, держа в руках кельму и ватерпас, принялся за работу, которую вчера вечером не успел закончить. Кирпичу хватало. Маленькая подсобница позаботилась и об этом.

Лехте носила раствор. Прохожие не интересовали ее. Пусть думают что хотят. Разве придет кому-нибудь из них в голову, что заставило мать и дочь взяться за постройку дома, тем более что жилплощадь у них была, и совсем недалеко отсюда — улица Лууги, 8, квартира 6. Поинтересуйся кто-нибудь из прохожих, почему они покинули свой дом, строители промолчали бы. Возможно, тот, кто остался жить на улице Лууги (ордер был на его имя), и сказал бы что-нибудь о невыносимом характере своей жены. У матери с дочерью не было ни времени, ни желания опровергать клеветнические вымыслы, которые, очевидно, распространял некий бухгалтер по имени Мармель и его друг Линкман. Люди любят посудачить. Что ж, время — лучший и справедливейший судья.