Проданная

Начиная дрожать внутри мелкой, жадной, пронзительной дрожью. Впиваясь в свои ладони ногтями, чтобы как можно дольше не поддаваться.

— Скажи правду, Софи-ия! — вдруг резко наматывает мои волосы на кулак, дергает голову назад, заставляя посмотреть ему прямо в глаза. — Скажи, что хочешь этого! Хочешь больше всего на свете… Вся горишь!

— Нет! — выплевываю ему в лицо, пытаясь сжать ноги.

Но Санников уже дергает мои бедра на себя, продолжая удерживать мою голову запрокинутой второй рукой.

— Да, Софи-ия, — его палец пронзает меня внутри, резко вбиваясь в середину.

И я все сжимаюсь вокруг него спазмом, обхватывая полностью.

— Нет, Санников. Нет!

Изо всех сил впилась руками в стол, чтобы не упасть, когда он одним рывком разорвал на мне тонкие трусики, потянув ласкающее кружево между ног, задевая все складочки и клитор.

Второй рывок, — и он срывает лифчик. Сжимает кружево, водя им по моим соскам. А его палец внутри меня, — на максимум. Замер, добавляя к нему второй, водя внутри меня пальцами по кругу, задевая какие-то немыслимые точки у меня внутри.

— Да-а, Софи-ия, да-а! Ты же хочешь этого! Все мокрая, ты вся течешь. Скажи мне это! Скажи!

— Нет! — хриплю, извиваясь под его руками. Уже содрогаясь снизу судорожными спазмами. По-прежнему оставаясь с запрокинутой вверх, к его лицу головой, хотя он больше и не держит.

Не могу отвести взгляд от его безумных сейчас, бешеных, пьяных глаз. И от них меня прошибает волной запредельного чего-то еще сильнее, чем от всех его прикосновений.

— Да, София! Скажи! Хочу!

Водит внутри по кругу пальцами, придавливает большим пальцем клитор, продолжая водить кружевом по соскам, уже прижимая, сдавливая их, царапая нежной тканью, — и от каждого движения новая волна тока по всему телу. Судорогой. Так, что сжимаются пальцы на ногах.

— Мне все равно, — бормочу, задыхаясь, теряя весь контроль над собой.

Еще несколько толчков, еще несколько движений, — и я будто пьяная. Бедра дрожат мелкой дрожью и ничего не соображаю.

Тело само дергается навстречу его рукам. До крови прокусываю губу, чтобы не поддаться этому мареву, этому наваждению, что лишает меня сил. делает безвольной.

— Все равно, — хриплю, ломая ногти о гладкую поверхность стола. — Все равно, Санников, — а глаза уже закатываются.

И внизу живота — бешенный пожар, адское пламя.

Каждое его движение становится все более ощутимо, я вся — будто оголенный нерв, чувствительна на невозможности.

— Ненавижу, — шепчу, чувствуя, как не хватает в легких воздуха.

И правда сейчас — ненавижу.

Ненавижу за то, что он делает со мной.

За то, как мучительно, болезненно натянуто все внутри, внизу живота. Насколько до боли, забывая обо всем на свете хочу, чтобы он вошел в меня, взял сейчас, — пусть даже резко и жестко.

Вся уплываю, вся дрожу мелкой дрожью под его руками, под взглядом этим бешено-порочным, налитым страстью и безумием.

— Скажи, Софи-ия, — наклоняется надо мной. Водит своим адски жарким дыханием по моей шее, почти прикасаясь губами.

— Скажи, что ты хочешь меня! Скажи, София!

А меня выламывает. Выкручивает. Грудь наливается, и я стонать готова от жажды почувствовать его в себе, глубже, на максимум.

Руки его на всем теле ощутить, губы эти его сумасшедшие, обжигающе-дурманящие.

Раскрываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная на берег. Только ей воздух необходим, без него она задыхается, а я — без Санникова, без его губ и рук на себе!

— Скажи-и, — едва прикасается своими губами к моим, и все силы оставшиеся, всю волю прикладываю к тому, чтобы не впиться в него поцелуем. Тело сводит, пальцы сжимаются до боли.

— Нет, — выдыхаю прямо в чувственные, сводящие с ума, лишающие последнего разума губы. — Не-ет!

— Да, Софи-ия. Да, — опускается губами ниже, втягивает в себя мой изнеможенный ласками от кружева сосок, одновременно прижимая клитор на максимум, задевая его пульсирующую головку ногтем.

И меня разрывает. До искр из глаз, до болезненных всполохов перед глазами и вспышек по всему телу.

— Да, Санников! Да, черт бы тебя побрал, — ору, извиваясь под его телом, задыхаясь, вся исходя этой проклятой напряженной дрожью. — Да-а!

Уже ничего не соображаю. Впиваюсь руками в его широкие плечи, окончательно зарываюсь в порочный, сводящий с ума запах этого мужчины. Сама дергаюсь бедрами навстречу, обхватывая его бедра ногами, притягивая к себе. — безотчетно, и сумасшедше страстно. Вся исхожу от нетерпения и ненавижу его за это.

— Что, — да, Софи-ия? Что? Скажи!

— Хочу! Хочу, черт бы тебя побрал, тебя, Санников! Хочу!

Отпускает мою грудь, обхватывая подбородок.

Заставляет держать глаза, смотреть прямо в его зрачки, — расширенные, темные.

Плывет все перед глазами, но теперь ясно вижу, насколько он до предела напряжен и возбужден.

Крылья носа раздуваются, плаза полыхают так, что готовы сжечь, по вискам плывут капли пота.

— Скажи, София. Скажи это еще раз. — не голос, один напряженный хрип.

— Хочу, — выдыхаю обессиленно.

Я так устала бороться — с ним, с собой!

Черт возьми, мое тело, мое сердце — с самого начала сходили с ума по этому мужчине! От одного его голоса, от одного взгляда, от каждого его прикосновения!