На самом же деле бравые польские уланы в это время все чаще вместо «ура» кричали знаменитое «Панове, уцекай!». Этот бодрый клич появился сразу же после того, как они убедились, что у еще недавно доведенной западными союзниками до нищеты и экономического коллапса Германии оказалось «столько железа» (для танков), что они вполне смогут доехать на нем до Смоленска.
Может быть, польская армия и сражалась бы беззаветно, мужественно и до последнего солдата. Может быть, уланы и стрелки грудью бы стояли против немецких танков. Все может быть — но в этой битве не было бы уже никакого смысла.
Потому что (цитирую Типпельскирха):
Впрочем, надо отметить, что столь позорное поведение высшего руководства отнюдь не есть прерогатива исключительно польских главарей. Бывало подобное и в нашей истории. «Гетман сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас на произвол судьбы, бежал! Бежал, как последняя каналья и трус! Сегодня же, через час после гетмана, бежал и командующий нашей армией генерал от кавалерии Белоруков». (Михаил Булгаков. «Белая гвардия»).
16 сентября Польша лишилась военного и гражданского руководства. К рассвету 17 сентября территория бывшей Польши стала бесхозным проходным двором, территорией «для разного рода неожиданностей».
Были, конечно, и поляки, защищавшие Польшу, и были даже героические и самоотверженные действия отдельных польских частей и подразделений — но на фоне предательства своей страны польским верховным руководством все это не имело никакого смысла.
Впрочем, в своем большинстве польский офицерский корпус оказался, увы, не на высоте. Почему? Потому, что Войско Польское продемонстрировало немыслимое (для армии, только что вступившей в войну) соотношение между убитыми польскими офицерами и солдатами. Обычно в первые недели воины офицеров гибнет непропорционально много, а потом, когда армия становится более опытной, это отношение снижается до 1:10-1:12. Например, во французской армии в боях 1940 г. на 10 убитых офицеров приходилось 23 солдата — фронт рушился, и офицеры собственным примером пытались заставить солдат сражаться.
В польской же войне 1939 г. на одного убитого польского офицера приходилось более тридцати двух убитых солдат! Польских офицеров гибнет в двенадцать раз меньше, чем французских!
При упорной обороне или в контратаках офицеров должно погибать много — если армия только что отмобилизована, стойкость ее надо поддерживать офицерам, в том числе личным примером. Отсюда — неизбежные высокие потери офицерского корпуса.
Если же офицеров погибает очень мало — это либо армия высокопрофессиональна и ее комсоставу нет нужды подставлять свои головы под пули, либо этот комсостав позорно бежит впереди своих же бегущих солдат, подальше от вражеских пуль и осколков.
Поскольку польская армия сентября 1939 г. ну никак к высокообученному войску отнесена быть не может — значит, в нашем случае более вероятен второй вариант.
То есть польские офицеры, бросив вверенных им солдат, элементарно бежали с поля боя — отсюда и их сверхнизкие потери убитыми.
И еще одно крайне прискорбное соотношение цифр.
На 1967 убитых в сентябре польских офицеров приходится 28 000 взятых в плен! Как пишет Ю. Мухин:
Это много. Это немыслимо много. Это катастрофически много для армии, за сутки до войны грозившей врагу взять его столицу. И это позорно много для государства, готовившего свою армию к войне именно с этим врагом все годы ее существования.
Общее число убитых за Родину польских военнослужащих за почти шесть лет войны — 123,2 тыс. человек. Это составляет 35 убитых на 10 000 населения. Советская Армия потеряла в боях с немцами и их союзниками 8 668 000 человек, что на 10 000 населения составляет 458 человек — в тринадцать раз больше, чем сбежавшее от врага Войско Польское! Ладно, Советский Союз, но даже Англия, сражаясь за Польшу, на 10 000 населения потеряла 58 человек! А ведь Англия, в отличие от СССР, формально вступила в войну за освобождение Польши.
Маршал Рыдз-Смиглы и его генералы и офицеры не просто проиграли битву, не просто потерпели поражение в войне.