Глава двадцать девятая
Настроение было пасмурным. Погода – ещё хуже. Тяжёлые свинцовые тучи, движущиеся с востока, медленно затянули всё небо. Воцарились сумерки, посыпал мелкий редкий снег.
Поёжившись, Алексей с лёгкой тоской посмотрел на медленно исчезающий из вида чёрный на фоне снега металл бункера. Сталь, полутьма и холод помещений их временного укрытия начали казаться ему чем-то родным. Тем, что осталось позади. Впереди его ожидала полная неизвестность, заполненная жутким холодом и снегом.
Ещё тошнее оказалось прощание с дирижаблем, ставшим для него первым домом здесь. Стрелка обуревала грусть, ностальгия, что угодно, но ни сожаления, ни страха он не чувствовал. Только решимость.
Рядом шла Орайя. Её сосредоточенный взгляд упирался куда-то в горизонт. Узкое лицо девушки было напряжено, тонкие губы сжаты, правая рука лежала на рукояти шпаги. Кажется, Продавец грёз не ждала ничего хорошего от предстоящего путешествия. Алексею же было плевать, что ждёт его. Вчерашний сон расставил все точки над i: он должен спасти Орайю. И на важно, выживет ли при этом он сам.
Утром чужак предложил Орайе остаться ещё на день, но девушка отказалась, повторив своё “или сегодня, или никогда”. Поворчав, снайпер в который раз перебрал свои пожитки и выволок полупустой рюкзак к выходу. Глядя на его мрачное лицо, Орайя улыбнулась ему. На долю секунды, но улыбнулась.
Уходя, они оставили короткую записку, гласящую “Ушли на восток”. Ни других слов, ни подписи оставлять смысла не было: те, кому адресовалась эта записка, и так поймут. Если же её найдёт кто-то чужой, на кой им имена ушедших на восток незнакомцев.
Снайпер думал о том, что было бы, если бы он нашёл такую записку. Ему представлялся желтый от времени кусок бумаги с поблёкшими чернилами. Что бы он сделал? Плюнул? Или из любопытства сам двинулся на восток за неизвестными ему людьми? Наверное, это интересно – шагать вот так по чьим-то следам, думая о том, какие невзгоды претерпевали путники, прошедшие здесь годы назад.
“Возможно, кто-то так же пройдёт и по нашим следам... Главное, чтобы они не нашли наши не погребённые кости”.
Алексей тяжело шагал по сугробам, погружаясь в снег по колено, и мысленно перебирал свои вещи. Винтовка, восемьдесят шесть патронов, нож, два одеяла, две зажигалки, огниво, компас и ещё какая-то мелочь, пригодная в путешествии. Из еды они взяли два десятка банок тушёнки, десяток брикетов концентратов и кучу сухарей, всё это лежало в сумке у землянина. Орайя тащила свою шпагу, три метательных ножа и тот самый тесак, который больше пришёлся бы по руке мяснику, чем худенькой симпатичной девушке. Ещё она несла одеяла, посуду, запасную одежду – две пары портянок и кофту – нитки и иглу. И это на переход, длина которого неизвестна. Запасов, если экономить, хватит на дней на двадцать. Возможно, им удастся поохотиться и найти дров... Но брать больше – бессмысленно.
В полдень на привал остановиться не удалось. Снегопад усилился, а развалины танковой армии, мимо которой путники двигались уже пару часов, оказались слишком плохим укрытием.
– Дальше, – коротко сказала Орайя, кивая буквально прилипшему к гусеницам танка снайперу.
Её дыхание даже не сбилось, а Алексей уже с трудом передвигал ноги. По сравнению с тем Алексеем, что жил в своей однокомнатной квартире, он стал куда выносливей и порядком отощал, но идти по глубокому снегу оказалось слишком тяжело. Скорее всего, о себе давали знать последствия ранения. Рюкзак, ещё три часа назад казавшийся довольно лёгким, превратился в гору, опустившуюся ему на плечи. Железные банки неприятно упирались в ссутуленную спину, винтовка норовила запутаться в ногах, а сапоги из-за налипшего снега превратились в два неуклюжих кома. А ещё он замёрз, сильно замёрз, и даже ходьба не помогала ему согреться.
– Дальше, – повторила зеленоглазая.
Алексей выругался про себя и отлепил свой ледяной зад от промёрзшего железа.
– Дальше, – прохрипел он. – Дальше, дальше.
Укрытие нашлось лишь через полтора часа. Такой же холодный и мрачный бункер, как тот, что они покинули утром.
– Здесь и заночуем, – хрипловато сказала Орайя. – Снегопад только усиливается, а я чую деревья.