Продавцы грёз. Том второй

…Девушка лет восемнадцати-двадцати, невысокая, худенькая, заморенная. Ее ладони, вцепившиеся в прутья клетки, покрыты цыпками, взгляд испуганный, затравленный. Она смотрит на уважаемого купца Нестола своими карими неестественно огромными из-за худобы глазами и не знает, бояться ли его или наоборот умолять, чтобы ее купили. В клетке осталось всего полдюжины женщин, и она единственная, у кого остались силы стоять. Если бы не это, Два Ножа ее бы и не заметил.

Они в Северном, кончается распродажа, и тех, кого господа не купят себе в слуги, повезут на юг. А на юге их, скорее всего, будет ожидать либо вечное рабство, либо и того хуже — котел.

— Порченый товар, господин. Сильно, вроде, не насиловали, но не девственница — точно.

— Это для жены. Месяц назад у меня родилась дочь, ей нужна помощь. Эй ты, умеешь за детьми ухаживать?

Губы девушки дрожат, на глаза накатывают слезы.

— У меня была дочь…

— Господин! — орет работорговец, лупя палкой по прутьям, но так, чтобы не зацепить пальцы приглянувшейся покупателю рабыни.

— У меня была дочь, господин…

— Беру.

… Служанки называли ее Цыпкой. Спрашивали, не сама ли она съела собственную дочь. Два Ножа слышал их насмешки, а сейчас смотрит, как она беззвучно плачет, спрятавшись в чулан. Ее худенькие плечи дрожат, по почти еще голому затылку (пришлось обрить, чтобы наверняка вывести вшей) стекает плевок.

Он подходит к ней и гладит по плечу. Цыпка вздрагивает и поворачивает голову, в глазах появляется страх, когда она понимает, кто к ней прикоснулся…

Нет, дело не в этом.

— Я вернусь к работе, господин Нестол. Сейчас же…

Два Ножа склоняется к ней и целует. Жадно, так, будто никогда раньше никого не целовал. И она отвечает ему, отвечает со страстью.

— Больше никто… никогда… понимаешь?.. — шепчет он ей на ухо.

— Господин Нестол…

— Меня зовут Два Ножа…

… Гнойная харкота с четкими кровяными вкраплениями покрывает ее подбородок и грудь. Она кашляет, кашляет и не может остановиться…

… — Туберкулез не лечится, господин Нестол…

… Она так слаба, что не может разговаривать. Только вымученная улыбка едва касается губ.

— Я не мог раньше, — шепчет он, гладя ее руку. — Прости меня, не мог. У меня родился… родилась вторая дочь, и я обязан был…

Она слабо пожимает его руку и вкладывает кусок бумаги.

«я тебя люблю дваножа», — написано в ней неровными крупными буквами. Он плачет, сжимая клок бумаги так, словно пытается его раздавить.

— И я тебя люблю, Цыпка…

Два Ножа склонился к смотрителю и прошипел ему на ухо:

— Единственная женщина, которую я любил всем сердцем, была с материка.