Продавцы теней

Ожогин дернулся. С размаху хлопнул на стол бокал с вином, что держал в руках. Бокал опрокинулся, скатерть окрасилась в зловещий багрово-фиолетовый цвет.

— Так что же вы, милостивый государь! — взревел Ожогин. — Какого черта вы два месяца нам голову морочили! В здравом уме и твердой памяти!

— Я бы вас попросил! — возмущенно пропищал адвокат, приподнимаясь и деликатно вытирая рот салфеткой.

— Вы уже все попросили! А я уже все заплатил! Воспламенение струн чувствительного организма! Во-он!

— Но, сударь!

— Во-он!

Ожогин подскочил к адвокату, схватил мощными ручищами за грудки, рывком поднял со стула и выбросил в прихожую. Теряя остатки бриллиантина, тот упал на спину и проехался до входной двери. Суетливо, по-собачьи, перебирая конечностями, встал, поскользнулся, снова упал и на четвереньках выполз за дверь.

Ожогин, опрокидывая стулья, злым широким шагом вышел на террасу. Тяжело облокотился о парапет и по своему обыкновению мрачно уставился в одну точку Нормальное дыхание постепенно возвращалось к нему. Он несколько раз глубоко вздохнул и обернулся к Чардынину:

— Пошли спать, Вася.

В спальне он быстро разделся и неожиданно сразу уснул, как будто выключился. Но ночью проснулся и лежал, глядя в потолок, по которому бродили тени деревьев, подсвеченные луной. С удивлением он обнаружил, что история с подлецом-адвокатом и окончательная потеря земель не удручают и даже не тревожат его. Напротив, он испытывает явственное облегчение от мысли, что не придется участвовать в затяжном, как осенний дождь, суде. Как несколько месяцев назад он сбросил с себя Москву словно тяжелые галоши с налипшими комьями грязи, так и сейчас он сбросил тяжкую обязанность отстаивать свои права, которые сам же по глупости и потерял. Вместе с этой идиотской землей он окончательно расставался с прошлым. И в этом окончательном расставании таилось обещание вожделенной свободы, другого, полнокровного и полноценного будущего, в котором может быть все что угодно. А что именно — радость или печаль, — он выберет сам.

Весенний благотворительный бал в Дворянском собрании захватил его на следующее утро. Чардынин смотрел на него с испуганным удивлением. Его Саша и — такое возбуждение по поводу танцулек с местными барышнями и матронами?

— Танцевать не буду — не умею, — сказал Ожогин. — А приглашение мы с тобой, Вася, примем. Зови портного, будем шить фраки.

Благотворительный бал, назначенный на последний день весны, был в разгаре, когда они вошли. Зал был высок и светел. Гости крутились в вальсе. Недостатка в шампанском не наблюдалось.

Предводитель местного дворянства, увидев Ожогина, подскочил к нему и, взяв под локоток, повел по периметру от одной группки черных фраков к другой. Чардынин в полнейшем смущении тащился следом, пытаясь не пролить на бальные туфли шампанское. Туфли нещадно жали. Шампанское попалось сладкое, чего Чардынин терпеть не мог.

— Ожогин, Александр Федорович, — между тем делал представления предводитель дворянства. — Московский промышленник. Имеет самое большое синематографическое производство в стране.

— Имел, имел, — усмехался Ожогин, оглядываясь по сторонам и отмечая, что бал, к счастью, лишен прогорклой провинциальности. За счет московских и петербургских курортников, что ли? — Теперь уж господин Студёнкин меня переплюнул.

— Однако господин Ожогин имеет намерение возродить на нашей, крымской земле свое производство. Не так ли?

— Так ли, так ли.

— И когда же нам ждать первых фильмовых картин?

— Как только построю кинофабрику.

— У нас тут господин Ермольев уже строил фабрику, — вступил в разговор долговязый фрак. — Может быть, видели за городом павильоны? — Ожогин кивнул. — Только дело отчего-то не пошло. Павильоны в полнейшем запустении, а господин Ермольев в полном здравии пребывает в Москве.

— Все дело, господа, в месте, — важно сказал низенький круглый фрак. — Надо правильно выбрать место. Одни и те же деревья в разных местах плодоносят совершенно по-разному.

— Господин Яблочкин — садовод-любитель, — шепнул Ожогину предводитель. — Вам, Александр Федорович, непременно надо побывать в его Эдеме. Исключительной красоты картина!

— Все дело в том, что господин Ермольев имел несчастье начать строительство во время войны, а войны, как известно, не благоприятствуют искусствам, — сказал Ожогин и, обращаясь к Яблочкину: — И вы можете указать здесь поблизости счастливые места?

— А как же! Неподалеку от Гурзуфа имеется прекраснейшая местность, сам бы купил, да средства не позволяют. Урочище Артек. Не слыхали о таком?

Ожогин покачал головой. Не слыхал. А предводитель уже махал белыми холеными руками: