— Вариант? Вам не кажется, Владимир Николаевич, что я не напрасно избрал для себя кодовое имя? Только оно определяет мой образ жизни. Раз назвался Агасфером — надо идти… Вечно идти… Вот только куда?
— Куда? У меня есть ответ на этот вопрос — если он вас устроит, конечно. Но сначала я спрошу кое-что у вас, Берг!
Лавров встал, прошелся по библиотеке, повернулся к Архипову:
— Вы позволите сделать пару звонков, Андрей Андреич?
— Да звоните вы куда хотите, пока этот идол не успел доехать до ближайшей полицейской части, — простонал Архипов. — Только учтите: с Лопухина станется посадить на телефонную станцию своего человека!
Лавров остановился напротив Агасфера, сунув руки в карманы бриджей и раскачиваясь на носках:
— Вы что-нибудь слышали про Сахалин, Берг?
— Разумеется. Остров на краю Евроазиатского материка. Царская каторга «повышенной комфортности». Подыскиваете мне острог построже и подальше?
— Подойдите, Берг! — Лавров распахнул один из шкафов, сделал шаг в сторону. Агасфер увидел на средней полке аккуратно сложенный мундир черного цвета, накрывшую его фуражку с кокардой Главного тюремного управления. Поверх фуражки лежали паспорт и сложенный вчетверо лист бумаги с водяными знаками.
Агасфер поднял удивленный взгляд на Лаврова:
— Не знаю, правильно ли я вас понял, Владимир Николаевич…
— Думаю, что правильно. Вам надо как можно быстрее исчезнуть из Петербурга. А на Сахалине вас никто искать не станет! К сожалению, последний пароход общества Добровольного флота в нынешнем сезоне ушел из Одессы на Сахалин еще два месяца назад. Но нет худа без добра: вы поедете сегодня же вечером в Иркутск! Там сейчас обитает столько японцев, что при желании их язык можно выучить и без Японии!
— В Иркутск?! Японский язык?
— Ваш конечный пункт назначения — Япония. Легче всего до нее добраться с Сахалина — да и искать вас там никто не будет, как я уже упоминал. Пока я смог добиться для вас должности инспектора-ревизора Главного тюремного управления. Но попасть на остров вы сможете не раньше начала лета следующего года — это во-первых. А во-вторых, Главное тюремное управление принимает на службу только женатых чиновников! С мадмуазель Настей Стекловой у вас… серьезно?
— Погодите, у меня голова кругом идет, Владимир Николаевич! — попросил Агасфер. — Право, не знаю. Я не спрашивал у нее… Но мне кажется, что скорее да, чем нет. Если ее не смущает спутник жизни без одной руки. Но при чем здесь Настя, Владимир Николаевич? Иркутск? Сахалин?
— И вам, и ей надо исчезнуть из Петербурга, — терпеливо пояснил Лавров. — А мне нужен свой человек на Сахалине. Конфидент. Япония от Сахалина, как говорится, в двух шагах. На юге острова много японских промышленников, которые, согласно Петербургскому трактату[101]
, имеют там рыбные промыслы. Мне нужен человек, который сойдется с японцами, завяжет с ними дружеские отношения. И если война действительно начнется, мой конфидент найдет возможность перебраться в Японию и организует там резидентуру.— А если все-таки не начнется?
— Тогда мой конфидент покончит с государственной службой, заведет на Сахалине дружбу с японскими рыбопромышленниками, войдет в их дело, либо откроет свое — и все равно переберется со временем в Японию. Но ехать придется через Иркутск, Берг!
— Почему?
— Повторяю, последний в этом году пароход на Сахалин уже ушел. Это во-первых. А во-вторых, вам надо подучиться тюремному делу. Вы же едете туда инспектором-ревизором Главного тюремного управления! Никакому другому чиновнику на Сахалин не попасть! А где можно приобрести опыт тюремного дела лучше, чем в Александровском централе?[102]
Конечно, Агасфер слышал про этот централ. Читал о нем — как слышала и читала, наверное, вся грамотная Россия. В 1895 году Иркутск посетили французы — один был депутатом парламента, другой — мэром какого-то городка. Французы ехали в Китай с коммерческими целями. В Сибири их поражало все: наши порядки, наши купцы. Но совершенно потрясла их поездка в Александровскую каторжную тюрьму под Иркутском. «Вы — государство контрастов и невероятных возможностей! Ведь такой тюрьмы, таких тюремных порядков, как в Александровском централе, нет нигде в мире», — говорили французы на встрече с иркутянами.
Александровский централ действительно представлял собой уникум. Эта тюрьма никогда не отличалась особой строгостью режима, и арестанты чувствовали себя здесь вольготно. Каторжане могли отлучаться из тюрьмы даже в Иркутск, для уголовников был смягченный режим, хотя и здесь были в ходу и розги, и карцер, и кандалы.
— Мне придется побыть в этом централе надзирателем? — мрачно поинтересовался Агасфер. — Или, может быть, для лучшего «вникания в образ», стать каторжником?
Лавров улыбнулся: