Проект «Аве Мария»

– Бог свидетель, как бы я хотел избежать этой ответственности, – грустно покачал головой он. – Знаете, доктор Грейс, я всю жизнь был неисправимым хиппи. Начиная с детства в Лионе и вплоть до работы в университете в Париже. Я не приемлющий войну пацифист, пережиток прошлой эпохи мирных протестов.

Я ничего не ответил. Это был худший день в жизни Леклера, и единственное, чем я мог ему помочь – просто выслушать.

– Я стал климатологом, надеясь внести вклад в спасение мира. Остановить чудовищную экологическую катастрофу, в которую мы себя втягиваем. А теперь… вот. Необходимая, но такая жестокая мера. Вы тоже ученый и наверняка меня понимаете.

– Не совсем, – признался я. – Всю жизнь я, как ученый, устремлял взгляд прочь от Земли, а не на нее. К своему стыду, я очень слаб в климатологии.

– Ммм… – промычал Леклер. – Западная Антарктида представляет собой нестабильную массу из снега и льда. Весь континент – фактически гигантский ледник, медленно сползающий в океан. Сотни тысяч квадратных километров льда.

– И мы собираемся его растопить?

– За нас всю работу сделает океан, но да. А ведь когда-то в Антарктиде были настоящие джунгли. Миллионы лет там, как и в Африке, зеленела буйная растительность. Но континентальный дрейф[125] и естественные изменения климата привели к оледенению Антарктики. Все растения погибли и разложились. Газы, образовавшиеся в процессе разложения, – в основном метан – вмерзли в лед.

– А метан – очень мощный парниковый газ, – заметил я.

– Гораздо мощнее углекислого газа, – кивнул Леклер и, взглянув на планшет, громко произнес: – Две минуты!

– Всем судам! Красный уровень! – радировала Стратт. – Повторяю: красный уровень!

Леклер вновь повернулся ко мне.

– И вот до чего я докатился. Защитник окружающей среды. Климатолог. Антивоенный активист. – Он посмотрел на воду. – И я собираюсь нанести по Антарктиде ядерный удар. Двести сорок пять ядерных бомб, предоставленных Соединенными Штатами, погружены на пятидесятиметровую глубину вдоль расселины в леднике с интервалом в три километра. И рванут все разом.

Я пораженно кивнул.

– Мне сказали, что радиационный выброс будет минимален, – мрачно сказал он.

– Да. Если это хоть как-то вас утешит, бомбы термоядерные. – Я плотнее запахнул куртку. – Предварительный взрыв урановой оболочки запускает гораздо более мощную реакцию термоядерного синтеза. И при основном взрыве выделяется лишь водород и гелий. От них радиации нет.

– Хотя бы что-то.

– Неужели не было других вариантов? – удивился я. – Почему не могут заводы массово производить гексафторид серы[126] или любой другой парниковый газ?

Леклер отрицательно покачал головой.

– Для этого понадобилось бы в тысячу раз больше производственных объемов, чем имеется в нашем распоряжении. Не забывайте, мы целый век жгли каменный уголь и нефть во всем мире и лишь тогда заметили, что это влияет на климат.

Он взглянул на планшет и продолжил:

– Ледяной шельф расколется по линии взрывов, медленно осядет в океан и растает. К концу следующего месяца уровень Мирового океана повысится на сантиметр, а температура воды упадет на один градус, что само по себе уже катастрофа, но сейчас это неважно. В атмосферу поступит огромное количество метана. И сейчас метан – наш друг. Наш лучший друг. И не только потому, что поможет на некоторое время сохранить тепло.

– Интересно!

– Метан начинает разлагаться в атмосфере лишь спустя десять лет. Раз в несколько лет мы можем скидывать в океан часть антарктического ледника, чтобы снизить выбросы метана. И если «Аве Мария» найдет решение, нужно будет подождать лишь десять лет, пока атмосфера не очистится от метана. С углекислым газом такой номер не пройдет.

– Время? – прервала нас Стратт.

– Шестьдесят секунд, – ответил Леклер.

Она молча кивнула.

– То есть мы нашли решение всех проблем? – поинтересовался я. – А можно периодически откалывать по кусочку от Антарктиды и с помощью метана поддерживать Землю в тепле?

– Нет, – покачал головой он. – Это временная мера, не больше. Отравляя атмосферу, мы сохраним тепло, но ущерб экосистеме нанесем колоссальный. Погода по-прежнему останется ужасной и непредсказуемой, урожай продолжит гибнуть, а биомы[127] разрушаться. И тем не менее есть вероятность, всего лишь вероятность, что ситуация окажется не настолько критичной, сколь могла бы быть без применения метана.

Я взглянул на Стратт и Леклера, стоящих бок о бок. Еще ни разу в истории человечества вся полнота власти и влияния не сосредоточивалась в руках столь малого количества избранных. И эти двое – только лишь двое! – в буквальном смысле изменят лицо Земли!

– Мне любопытно, – обратился я к Стратт, – чем вы станете заниматься после запуска «Аве Марии»?

– Я? – переспросила она. – Не имеет значения. Как только стартует «Аве Мария», я лишусь всех полномочий. Возможно, несколько государств, разъяренных моим самоуправством, заведут против меня судебные дела за превышение власти, и остаток жизни я проведу в тюрьме.

– А в соседнюю камеру посадят меня, – вставил Леклер.

– И вас это вообще не волнует? – изумился я.