Проект Карфаген

— А когда? Вы уже через день встретились с Фрейманом, и он вас фактически перетянул на свою сторону. Нам бы вы уже не поверили, да и мы считали, что вы в курсе происходящего. Вас должен был встречать доверенный человек вашего двойника на Гражданском Проспекте, и объяснить, что к чему. Но, хотите верьте, хотите — нет, он попал под машину, и к вам не успел. Смертельный исход. Случайность, или очень тонкая и умная игра Фреймана — не знаю, и уже никогда не узнаю. Плохо, что ваш двойник перестраховался, и предупредил Горшнева, где вас можно будет искать. Так бы вы попали в милицию, а через неё — и к нам. И всё было бы значительно спокойнее.

— Что-то больно всё просто…

— Знаете, Расул, вы ещё очень и очень зелены, несмотря на мир, откуда вы родом. Это вы — рафинированный интеллигент, а не ваш двойник.

А насчёт простоты… все самые громкие и жуткие преступления в основе своей имеют человеческие страсти. Причём самые низменные и омерзительные. Так и Фрейман. Ладно уж, давайте, выходить отсюда. И выходите с поднятыми руками, а то вас нашпигуют свинцом, как гуся яблоками. Я выхожу первым, чтобы было понятно, что я жив, и все документы по "Карфагену" тоже целы. Чемодан несите с собой.

Я устал бояться и бегать. Если девчата и вправду живы… то хрен с ним, пускай меня пришибут — главное, чтобы Наташа и Анька были целы. Я с усилием вскинул достаточно тяжёлый чемодан с бумагами и дискетами и понуро побрёл к выходу. Сейчас меня встретит либо тяжёлая снайперская пуля, либо — Аня. Я с силой пнул тяжёлую дверь, и мне в лицо брызнули лучи заходящего солнца. Щурясь, я медленно опустил руки, ожидая негромкого хлопка, который оборвёт всю эту несуразицу. Но вместо этого я услышал дробный топот двух пар ног по бетону и чуть было не упал под жаркими объятьями.

— Живой! Живой! — беспрерывно повторяла Аня и слёзы текли по её сильно похудевшему лицу.

— И даже почти целый, Ань! Смотри, только синяк под глазом, и в руке пуля. А так, ничего, хоть сейчас под венец — язвила Наташа, обнимая моего двойника, но из её глаз тоже выкатилась предательская капелька влаги.

— Что они с тобой сделали? Сволочи, уроды, всех засудить бы их — бормотала Аня, перевязывая мою левую ногу.

— Шлушайте, вшё в поряжке. Нами жаймутша в больнитше. Ушпокойтешь! И ижите домой, там шдите! — я, после оттока адреналина из крови внезапно зашепелявил и почувствовал страшную усталость. Как будто события последних двух недель свалились на меня разом. Ко мне подбежал какой-то солдат, и аккуратно поддерживая за локоть, повёл в сторону грузовичка. Там на меня надели наручники, и уложили на носилки. Да, меня везли в больницу. В тюремную больницу. И когда я оттуда выйду — я не знал.

* * *

— Знаешь, я всё-таки люблю не тебя, Наташа. Как бы ни было горько это признавать, и того паче, сознаваться в этом самому себе…

— Но ты ведь рассказывал этому… моему… — она произнесла эти слова с горечью — рассказывал, как мечтал обо мне, как любил, как любишь! Я же своими ушами слышала… Я тоже тебя люблю — выкрикнула она так, что зазвенели стёкла палаты.

— Да, я любил — слова падали, как капли ртути — тяжёлые и ядовитые.

— А сейчас взял и разлюбил?

— Я любил образ. Я любил тот след, который остался в МОЁМ мире, Натали. Моя принцесса, моя мечта, прости меня, если сможешь! Видит Господь всемогущий, семь лет я только об этих твоих словах и мечтал, Натали — что ты скажешь мне о своей любви. И даже книгу написал…

— Знаю, читала. Мне Аня дала почитать. Сильно, как будто молотом шарахает кузнечным. Но ведь вот я — тут. Я уйду с тобой к ТЕБЕ, если ты хочешь! Всё равно, где, лишь бы с тобой, любимый — взглянула она своими глазами цвета молодой травы, и сердце зашлось в суматошном, никогда ранее не испытанном припадке, будто говоря: "Соглашайся, дурак, это ведь Она! Ведь о Ней ты так мечтал — сутками, неделями, месяцами напролёт!".

— А мой двойник? Второй Расул? Ты не думала, что он тебя любит, и прав на тебя имеет больше?

— А разве он пошёл за мной на смерть? Разве он прикрывал меня от пуль? Нет — он валялся без сознания…

— Но это не его вина. Он сделал бы то же самое, мы ведь двойники. Пойми, Натали, ваш мир — не мой. У меня есть своя Родина, есть моя невеста — настоящая невеста, которую я люблю. И люблю я живую женщину, а не светлый образ, сколь прекрасным его воплощение не было бы. И у меня перед ними громадный долг, долг превыше моей жизни и счастья. И бросить их — то же самое, что плюнуть в лицо матери. Думаю, будь я другим, ты бы не любила меня…

— А скажи пожалуйста, почему эта дура набитая, моя копия…

— НЕ ГОВОРИ ПРО НЕЁ ТАК! Она не дура. Просто… просто я был глуп и был совершенно иным. Да что я объясняю — ты всё сама прочитала. Если очень хочешь, я могу устроить вам встречу, и ты всё расспросишь сама — думаю, в такой малости мне не откажут.

* * *

Итак, военный трибунал, выслушав предъявленные обвинения, постановляет: