Проект «Мессия»

Там, в России, у папы была другая семья и другие дети, которые недавно пошли в школу. Папина вторая жена была на пару лет младше Миши. Отношения между Мишиными родителями были вполне мирными, уважительными. Бури, связанные с разрывом семейных уз, давно поутихли. Мама Миши, Татьяна Григорьевна, жила недалеко, в Сан-Франциско, и была номинальным держателем части семейных активов. Для души у нее был небольшой благотворительный фонд помощи больным витилиго и художественная арт-галерея. В какой-то момент Татьяна Григорьевна решила, что она является потомком древнего дворянского рода и за вполне адекватную сумму нашла подтверждающие документы на этот счет. Мама любила рисовать картины маслом на холсте в стиле, который сама определяла как «абстрактный авангардизм». Полотна она любила жертвовать в дома престарелых, приюты для бездомных или просто дарить знакомым.

Миша тоже был номинальным держателем части семейных активов. У него на паях с папой и его знакомыми была сеть ресторанов, пляжных пабов и несколько гостиниц на побережье Калифорнии. Кроме того, Миша был совладельцем и президентом собственного яхт-клуба, штандарт которого с гордостью носил на одежде.

Школьные годы Миши прошли в закрытой частной школе для отпрысков состоятельных родителей. С Мишей дополнительно занимались одобренные российским МИДом репетиторы русской словесности, истории, светского этикета и тому подобной унылой чепухи. Единственное, что роднило нашего Мишу с гипотетическим Мишей из русской глубинки, так это умственная посредственность и общий жизненный пофигизм. В этом плане Миша действительно ничем не отличался от абсолютного большинства сверстников и вполне уютно чувствовал бы себя, учись он где-нибудь в Вышнем Волочке, Москве или Лабытнангах.

После школы Мише оплатили частный университет, где учились дети местной элиты. Здесь он приобрел много интересных и полезных знакомств среди себе подобных счастливчиков. Студенческое время было веселым и насыщенным событиями. Миша любил шумные тусовки. В университете было множество различных клубов по интересам. В двух из них – в гольф-клубе и яхт-клубе у Миши было членство. В яхт-клубе его даже избрали на некоторое время сопредседателем, но ненадолго. Мише оказалась скучна системная организационная работа, и он спустя месяц взял самоотвод.

Некоторые трудности возникли позже, после окончания учебы. Взрослая жизнь оказалась скучной и пресной. Миша чувствовал дискомфорт и опустошенность. Потом он пообвыкся и стал получать удовольствие от тихой праздности и размеренности бытия. Семейный бизнес не вызывал больших хлопот. Всю рутину тянули наемные менеджеры. Главная задача Миши в этом процессе заключалась в том, чтобы просто быть сыном своего папы и улавливать общую картину, не вдаваясь в детали.

Единственным по-настоящему близким другом и собратом Миши по счастью был Эндрю Скотт, с которым они сошлись еще в студенчестве. Эндрю присматривал за бизнесом своего папы на побережье и был большим поклонником гольфа. Эту страсть он унаследовал от отца, владельца крупнейшего гольф-клуба округа. Основным бизнесом папы Эндрю была киноиндустрия. И Эндрю, будучи довольно типажным парнем, периодически пробовал себя на киношном поприще, но особого рвения в этом не выказывал.

Ребята проводили вместе значительную часть своего свободного времени. А так как свободного времени у них было намного больше, чем несвободного, то вместе их видели гораздо чаще, чем порознь.

Глава 3. Осознание

Осознание пришло внезапно. В том смысле, что произошедшие изменения не были результатом длительного процесса внутренней эволюции. Для Миши все началось с той злосчастной встречи на побережье Хаф-Мун Бэй, когда он увидел самого себя, стоящего под палящим солнцем с плакатом, предлагающим мытье яхт по смехотворно низкой цене. Тот, другой Миша, заискивающе заглядывал в глаза всем проезжающим и проходящим. По всему было видно, что парень очень нуждался в работе. Но никто не проявлял к нему интереса.

– Эндрю, говорю тебе, это был я, реально я, только немного другой, из параллельной, менее удачной жизни, – лицо Миши было взволнованным, в голосе слышалось отчаяние.

Ребята сидели в клубе, попивая свои любимые коктейли.

– А эти глаза, Эндрю! Мы как будто из зазеркалья смотрели друг в друга: я – в него, а он – в меня. Даже когда я проехал, то все равно чувствовал, что он мне в затылок смотрит. И не знал я его и не видел никогда раньше, а ощущение было такое, будто украл я у него что-то. Премерзкое, надо сказать, состояние.

Эндрю задумчиво потягивал Дайкири и слушал возбужденного друга, как режиссер слушает на кинопробах молодых претендентов на второстепенную роль.