Проект Омега

Он ни крошки не уронит, безошибочно протягивая руку к тарелкам. Элла смотрит на него во все глаза и завороженно тянет:

— Прямо удиви-и-ительно, как у тебя это получа-а-ается?

— Практика, подружка, практика.

— Все равно, по-моему, ты удивительный! — говорит Элла, заставляя Игги покраснеть до корней волос.

Смотрю через стол на Газзи и Ангела. Они сидят рядком, тихие, спокойные и такие довольные, что сердце у меня не нарадуется.

— Макс, кстати, — замечает мама между делом, — я там для вашей собачки все остатки сложила в миску. Она на полу, у задней двери.

Стая цепенеет. «Ох-о-хо, — думаю я. — Что-то сейчас будет!»

Тотал, сердито сверкая глазами, чешет ко мне через кухню:

— Значит, миска моя на полу! Почему бы уж сразу не посадить меня во дворе на цепь и не бросить мне кость на землю!

Мама ошеломленно уставилась на него, а глаза у Эллы вообще вот-вот выскочат из орбит.

— Ты прости… они не думали…

— Ничего, я стерплю. Разве я возражаю? Покормили, и на том спасибо. Поспать только бросьте теперь тряпку на пол. А я пока пойду потренируюсь гавкать. Как там, гав-гав или тяф-тяф? Что-то я не припомню.

Вопросительно смотрю на маму:

— Э-э-э, а можно мы Тоталу на стол тарелку поставим? — я чуть-чуть пододвигаюсь, освобождая рядом с собой немного места. — Он любит есть за столом.

— Потому что я не такой варвар, как некоторые обо мне думают.

— Конечно-конечно. Извини меня, Тотал, — говорит мама как ни в чем не бывало. — Присаживайся.

Мимоходом замечаю, что Клык, состроив рожу и закатив на Тотала глаза, тянется за добавкой. Разговор снова входит в нормальное русло. Мы все довольно лопаем, и наша кухня как с картинки Нормана Роквелла.[30] Он, конечно, не рисовал крылатых мутантов и говорящих собак. Но все равно, похоже.

133

— Вы же только что прилетели, — мама даже не пытается скрыть текущие по щекам слезы.

— Знаю… Но ты не расстраивайся. Мы еще вернемся. Обещаю.

— Зачем вам обязательно надо куда-то лететь? — горько рыдает Элла.

— Поймите, пожалуйста, поймите… У меня есть… обязательства. Ну… мир спасать и все такое…

Мы все обнимаем маму и Эллу уже, наверное, по сотому разу. Зато Тотал, мстительно зыркнув на Магнолию, пописал на их зеленую изгородь.

Наконец мы с Джебом остановились лицом к лицу. Я знаю, он хочет меня обнять. И еще я знаю, что мои объятия дорого стоят.

— Джеб, скажи мне, почему я? Скажи, почему это я должна мир спасать? Я ведь даже не самый продвинутый образец.

— Перестань, пожалуйста. Ты достаточно продвинутый, и не образец, а человек. — Он проглотил комок в горле. — Макс, ты последний гибрид, у которого есть… душа.

Вспоминаю, какие пустые и холодные были глаза у Омеги. Так-так.

— Ты что, какой у нее соул танец?[31] — фыркнул Газзи. — Ты вообще видел когда-нибудь, чтобы она танцевала?

— Газзи, не соул, а душа.

— Тогда понятно, — тянет вконец сбитый с толку Газ.

Снова прощаемся, в самый-самый последний раз. И вот мы с Клыком переглядываемся и, не сговариваясь, хором торопим отлет:

— Хватит. Долгие проводы — горькие слезы. Вверх и вперед!

И вот мы уже поднимаемся все выше и выше. Сумасшедшая, путаная и полная проблем земля все удаляется. А нас обнимает чистое, ясное, совершенное голубое небо, где все прекрасно и исполнено смысла.

— Знаете что, — замечает как бы между делом Тотал.

Игги несет его в заплечной шлейке, которую мама отыскала где-то на чердаке. Нести в ней Тотала много удобнее. И даже если ты, дорогой читатель, и сам догадался, что это шлейка для младенцев, умоляю тебя, не проговорись об этом Тоталу.

— Что? — спрашиваю я его.

— Если вдуматься, твоя мамаша — классная тетка!

— Ну спасибо, одобрил! — Я обиженно поджимаю губы, но вся моя стая весело смеется.

И последнее…

Мы летим на закат, и мне остается добавить только одно: надеюсь, мы еще вернемся.