Проект «Убийца»

Картинная галерея академии простиралась вереницей произведений выпустившихся студентов. Хранилище частиц души, которые студенты отдали как залог своего успеха за быстро летящие четыре года беззаботной юности. Висели здесь и классические изображения в стиле барокко, переливающиеся строгими пастельно-тусклыми тонами. Имелось место и классическому импрессионизму и вульгарному постмодернизму. Все они – изнанка душ их творящих. Призма взора смотрящих. Тысячи невысказанных слов в нескольких мазках. Крики души или песни жизней.

Леон Бёрк прятался в картинной галерее как в убежище от мирской суеты. В его молочно-золотой кокон, который если бы смог принять гуттаперчевую форму, хотелось укутаться, растворившись в созидании прекрасного. Здесь всегда таилась тишина, нарушаемая робкими неспешными шагами и шелестящим шёпотом посетителей. Он любил созерцать чужие работы, чтобы цепляться взором за пустоты меж картин – места, отведённые для будущих работ. Их самих. Пустота на стене – вот их мотивация. Пьедестал, ожидающий своего победителя. Но станет ли он частью этого маленького мира? Увидит ли, случайно бредущий вдоль галереи, студент спустя десять лет часть его души, Леона Бёрка?

Леон не был тщеславным человеком, алчущим почестей и материального достатка. Но он хотел оставить после себя пускай небольшой и незначительный, но след, как шрам от самурайского меча. След, который мог бы однажды зацепить простого несведущего в искусстве прохожего. Чтобы те мысли, неспособные облачиться в словесную форму, могли стать одним застывшим мгновением, повествующим куда больше чем сотни страниц поэмы. История, заключённая в резную раму.

Он жил мечтами, которых страшился, но позволял себе в допустимой дозе. Лишь в этой галерее среди чужих грёз и амбиций.

– Что, дружище, здесь будет висеть твоя картина?

Леон растерялся, вырванный из сакральных мыслей светлого будущего собственным другом. Калеб по-панибратски обнял его за шею, улыбнувшись как змей искуситель, и понимающе кивнул.

– Знаешь, Леон, а ведь я тебе завидую!

– Завидуешь? – опешил Бёрк, не зная откровение это или гнусная шутка.

– Именно! Белой завистью, которой не существует! Точнее твоему таланту. Твои картины красивы, потрясны, великолепны! Их хочется повесить в гостиной над камином и любоваться холодным осенним днём, укутавшись в плед на диване. А я, что? – Калеб встряхнул зелёной копной, поведя друга дальше к более импозантным и специфическим по своей природе работам. – Я всего лишь ребёнок богатеньких родителей, который валяет дурака и ни черта не умеет! Хотя знаешь, возможно, с таким раскладом, как раз я и прославлюсь, когда ты будешь нищенствовать со своими действительно стоящими и красивыми картинами.

– И думай теперь, воспринять это как комплимент или как оскорбление, – попытался отшутиться Леон, убрав руку друга с плеча.

– А вот в этом углу будет висеть моя картина, когда я стану знаменитым! – Калеб задорно, как невоспитанное дитя, указал пальцем в очередную пустоту и, чтобы привлечь внимание Леона, для пущего эффекта дёрнул его за толстовку.

– Разве ты не станешь знаменитым, благодаря своим картинам?

– Боже, мой наивный друг! – с привычной трагичной манерностью ответил Гаррисон, – не будь творческим девственником, мы живём в век информационной мастурбации, в которой сколько не пихаем в себя новых знаний, то тупеем каждый божий день. Раньше таланты ценились, знание было силой, одарённые рождались раз в столетие. А что теперь? Мы живём в страшный век неограниченных возможностей. Ты можешь запросто опубликовать свои картины, музыку, песни, книги, и для этого не нужно проходить пешком крестовый поход до великих умов, которые могут развить твои таланты. И в противовес этому никому не будет дела до твоих творений. Талант, – и, сделав акцент, важно поднял указательный палец, надменно вскинув подбородок, – больше никому не нужен, талантливых стало слишком много. Вот возьми нас с тобой, – Калеб бестактно, как истинный невежа, хлопнул тыльной стороной ладони по животу охнувшего друга, – кому нужны наши картины? Кого ты хочешь удивить или поразить своим мастерством? Сколько ты за неё выручишь? А всё потому, что сам человек потерял свою ценность. Нас стало слишком много умных. Хочешь поразить заевшегося обывателя? Напиши картину кровью или плюнь на неё спермой и за неё заплатят пятьдесят тысяч долларов, а не за твой кропотливый денный и нощный труд.

– Калеб, с каких это пор ты стал беспросветным фаталистом?

– Но это правда! – картинно взмахнул руками Гаррисон, придав тону скорбь и разочарование. – Хочешь прославить свои работы? Для начала стань знаменитым, и только тогда они захотят купить картины Леона Бёрка! Кстати, ты уже придумал себе творческий псевдоним?

– Зачем он мне? – искренне удивился Бёрк, не поспевая за мыслью Калеба, которая никто не отличалась степенностью.

– И правда, зачем оно тебе, твоё имя звучит и так достаточно пафосно, – отмахнулся Калеб, жеманно цокнув языком, – Леон Бёрк. А вот я буду писать картины под именем Винсента Ленски.