Профессия

         Похоже, намекает, чтобы я вышел. Но я делаю вид, что фраза – не ко мне. Чувствую через одеяло ее ступни. Да, она не в моем вкусе, но присутствие полуголой женщины так близко не может оставлять равнодушным.

– Илья, ты выйдешь?

– Конечно, – спохватываюсь и вскакиваю с ее матраца.

         Холодно на нем, кстати. У меня такой же, но на моем мне теплее.

         Ее отражение в зеркале накидывает халат и движется в сторону ванной. Потом возникает снова и начинает краситься. Когда видишь звезду так близко, она не то что не слепит, а даже не светит. Она меркнет для тебя как звезда. Ничего не остается.

Может, я подхожу на недопустимую дистанцию. Я наблюдаю, как она наводит карандашом один глаз, потом второй, как удлиняет ресницы и красит губы. Становится старше, строже, серьезнее.

Город переполнен политической рекламой. Политики даже больше, чем сигарет и водки. Выборы уже совсем скоро. Партийные блоки с названиями, напоминающими застольные тосты, идут друг на друга: «За Союз!», «За Киев!», «За экологическое равновесие!», за здоровье, за нас, за любовь, за тех, кто в море.

Лица их лидеров, которые меньше всех верят в эти лозунги, – повсюду, на всех плакатах, крупным планом. Холодные, лживые глаза. Это давит.

– Ты за кого? – спрашиваю Иванну, которая тоже глядит на этот апофеоз лжи из окна машины. – За Юлю?

– Нет, я не феминистка. И ужасно не люблю фальши. Ее коса – это фальшь. И вся она такая.

– Да ну, настоящая у нее коса. Я по телевизору видел, как она ее разматывала.

– А я говорю – фальшивая, я лично знаю ее стилиста. У «Парадиза» тормози.

– По субботам ты завтракаешь в «Парадизе»?

– С этой субботы и ты тоже.

– Кто платит?

         В таких вопросах лучше не быть щепетильным.

– Никто, – отвечает она. – В конце месяца они выставляют мне счет.

– Веришь?

– Почему нет? Они знают, что со мной шутки плохи.

         Днем, в людном месте, в своей обычной роли – мы так уверены в себе. А ночью корчимся от страха и плохих предчувствий. Кто бы говорил о фальши?

         В «Парадизе» завтракают закоренелые аристократы. Иванна уверенно идет к своему столику, кивая некоторым знакомым.

– Вина здесь утром не наливают? – интересуюсь я с робкой надеждой.

– А ты уже не за рулем? И не на работе? Не теряй четких ориентиров, Илья.

         Мне неуютно с ней, неудобно. Может быть потому, что для этой женщины – я не мужчина. Защитник, но не мужчина. Это странно. Она тоже умолкает. Жует молча, не глядя на меня. Может, и я ее стесняю, но выхода, как бы там ни было, нет. Мы замкнуты в тесном пространстве, а вокруг нас – огромный космос.

         К нам приближается пожилая дама, Иванна подхватывается и целует ее в обе щеки.

– Тамара Васильевна!

         Тамара Васильевна, Тамара Васильевна… Наверное, жена какого-то важного старикашки.

– Иванночка!

         Ванночка. Обмен любезностями. Здоровье. Ревматизм. Новые методики. Павел Витальевич… Значит, жена вице-мэра. Я оставляю дам наедине и удаляюсь в сортир.

         В ресторане для аристократов бесконечно просторные евросортиры.

         И вдруг влетает Иванна.

– Илья!

         Какой-то мужик перекошено оглядывается. Я беру ее за плечи.

– Это мужской вообще-то.

         Чувствую, как ее колотит.

– Там кто-то смотрел на меня.

– Кто?

– Когда ты вышел, он стал наблюдать за мной…

– Это потому, что ты красива…

– Нет!

– Потому что ты очень красива!

– Нет. Я не могу вернуться. Тут есть другой выход?

         Через кухню мы выходим на другую улицу. Потом возвращаемся к машине.

– Что мне делать? – спрашивает она, сев рядом со мной в авто.

         И я вижу, что ее дрожь становится еще сильнее.

– У тебя были какие-то планы?

– Да. Ехать к другу.

– Поехали.

– Подожди. Не могу прийти в себя.

         Она сглатывает.

– Подожди… Подожди…

         Я жду.

17. ПАРАНОЙЯ-ПЛЮС

         Неизвестно, кто ждет ее в этом доме. Имя ее друга остается для меня тайной за семью печатями. За железной дверью подъезда. Она выходит из авто и исчезает.

         Может, в этой квартире никто никогда не жил. Это просто место для их свиданий – не больше. И когда я думаю о том, что эти люди на какое-то время оторвались от своих дел, от своих страхов, чтобы заняться сексом в необжитой квартире и разбежаться в разные стороны, мне становится не по себе. Я бы так не смог.

         С Эльзой было похоже, но не так. Мы не встречались на явочных, нежилых квартирах. Я приходил к ней домой – в дом, где она жила, где пахло ее духами, где все вещи помнили ее пальцы. Мы ложились на кровать, еще хранящую тепло ее тела, мы пили чай из китайских чашек, подаренных на ее свадьбу со Спицыным. Когда я приходил, я был ее мужем, в ее доме, в ее постели, а не любовником, выхватившим ее на полчаса из ее ритма. Может, это меня  и сбило. И обнадежило до такой степени.

         Иванна же занимается сексом в чужой квартире, с человеком, которого не любит. Интересно, любит ли он ее. Или просто ждет подходящего случая, чтобы испачкать ее имя в газетах пошлыми воспоминаниями?