Профессия: иностранец

Помню, в руке моей оказался листочек с именами-фамилиями-кличками, рукописно исполненными: с десяток американцев. Иные из разведшколы в Бедвергсгофене (ФРГ), а кто-то из резидентуры США в Йокогаме (Япония). То ли забыли они об этом листочке, или нарочно оставили, но факт остается фактом: работая над повестью, я самолично расширил список до шестнадцати и еще раскрасил имеющиеся подробностями, которых не было. В итоге написал "Приложение № 9" (из архива Центра), пропорционально разложил по адресам: одних "прописал" в Японии, других - в Германии. Фамилии брал из подвернувшейся под руку газетки, а клички придумать вовсе просто: Сал, Рено, Гленн, Майк, Тони, "Стив (он же Стивенсон, он же Джим Пеллер, он же Роланд Отто Болленбах 1920 года рождения, уроженец штата Оклахома)". И своими собственными руками да еще крохотной фантазией с явным желанием прибавить полупустым и плоским людям хоть немного того, что зовется харизмой, явно под влиянием Юлиана Семенова, с которым был знаком (мы даже дружили в период, когда он писал бессмертные "Семнадцать мгновений весны"); количество американских агентов уверенно увеличил до шестнадцати единиц сверх предложенных "ведущим", в реальности которых, кстати, я тоже не был уверен. Спрошу вас сегодня: убедительно звучит текст, когда вы просматривали "Приложение номер 9"? Напомню читателю фрагменты описания любой парочки из "моих" агентов (цитирую по книге): "Алексей" лейтенант американской армии, 1925 года рождения. Среднего роста, волосы русые (мать русская). Молчалив. Пьет мало. Увлекается женщинами, независимо от их национальности, даже немками и еврейками. Занят преподаванием гимнастики и дзюдо. Одновременно заведует экипировкой курсантов школы". "Джонни Муоллер" (он же Антон Алексеевский) - 35 лет, русский. Среднего роста, плечистый, плотный. Лицо круглое. Брюнет. Волосы густые, длинные, зачесаны назад. Глаза карие, нос прямой. Усы коротко подстрижены. Немного рисует, хотя и дальтоник. Пишет стихи. Откликается на кличку "Лирик". Работает специалистом русского быта, преподает взрывное устройство и радиотехнику". Правда ли, что здесь не хватает: "характер нордический"? Со стороны пресс-центра мой "документальный" список не получил ни поправки, ни одного замечания: мои "кадры" прошли, как по маслу. Надеюсь, дело не в "деловом" цинизме ведомства, которое мало чем отличалось от моего "творческого". Буду благороден: в описании "реальности" тех времен пресс-центровцы исходили, как кажется мне, не из охраны настоящей секретности, сколь заботились о сохранности ауры, атмосферы, типичности. Воистину: только градусами разнятся наши методы, то есть крепостью алкогольного напитка, но суть одна: сокрыть истину. Правда, их список по сравнению с моим мал, да и красками чуть бледнее. Впрочем, кому как покажется; не мы ценители описанного и былого, и не нам знать, что устойчиво в человеческой памяти, а что мимолетно.

Мечты, мечты, где ваша сладость...

* * *

Продолжим перечисление загадок, которые осторожно называю "странными", поскольку я сам их сконструировал, надев на себя собственное представление о жизни и коллизиях настоящих нелегалов. Представить себя не в своей, а в чужой шкуре (или маске) - можно, но: не дай Бог! В повести действует человек, которого я долго называл "полковником А.". Если не забыл мой читатель, кратко напомню: первая встреча с ним произошла в ту пору, когда я еще был в составе Багряка, а он сидел в свите Конона Молодыя под именем Варлама Афанасьевича и давал по ходу беседы фактические справки о внешности и деталях какого-то здания в Германии (в ответ на нашу просьбу познакомить нас с кем-то из крупных разведчиков), а затем со странным кульбитом вдруг из "полковника А." превратился в Рудольфа Ивановича Абеля. На сей раз Конон был уже сбоку от нас, как прежде сиживал Варлаам, а тот - в центре стола: точно визави. Томить читателя секретами полишинеля смысла уже нет: и повесть прочитана, тем более что не в этой "конфигурации" Комитета суть дела. Суть в том, что когда я, уже сочиняя сюжеты повести, ощутил необъяснимую потребность (может быть, чутье) осуществить возникшую идею: соединить трех человек в одно лицо, имя которого придумывать не стал. Назвал его ясно и просто: немецкий абверовец, в руки которого в Гродно попал молоденький партизанчик Конон Молодый с грубо сделанными фальшивыми документами. А что? - легкомысленно подумал я, не могло ли такое случиться в реальной жизни, которая и не такие невероятности преподносит людям. И еще несколько слов, чтобы освежить память читателя: абверовец-полковник вдруг отпустил Конона, сильным пинком кованным каблуком сапога под зад и вышвырнул его из своего кабинета и с высокого крыльца, чудесным образом спасая жизнь юноши; этот удар мой герой всю жизнь ощущал (так казалось мне), и копчик его, как верная собачонка, увидев "чужого", начинал ныть, возвращая память к эпизоду в Гродно.