Зоя Янковская

Профессия — лгунья

I

Меня всегда тяготил оседлый образ жизни. Размеренность и покой казались мне какой-то издёвкой судьбы. С самого детства моя жизнь часто была авральной. В школе я с пятерок резко скатывалась на двойки. Потом вдруг спохватывалась и спешно выкарабкивалась в хорошистки на короткое время. А когда меня утомляла роль положительной девочки, я снова превращалась в двоечницу. В отношениях с друзьями я тоже не выносила постоянства и, поэтому то обзаводилась бесчисленными обременительными знакомствами, то вдруг резко принимала решение распрощаться со всеми сразу, и оставалась совсем одна. В своей комнате мне позволялось делать всё, что захочу. Я разрисовывала стены в разные цвета, сама передвигала неподъемное пианино из угла в угол, и в завершение своего отрочества выломала огромную нишу, выложенную кирпичом. Мне нужно было куда-то девать свою избыточную энергию. Я задыхалась от однообразия и размеренности жизни.

Позже я уехала из своего города детства и поступила в университет. Как я там училась, по истечении лет совсем непонятно, потому что я не училась, а только и занималась тем, что создавала себе иллюзию радикальных перемен. Потом я вышла замуж и впала в блаженно-апатичное забытьё. Мне только хотелось удержать и сохранить моё тихое семейное счастье. Я вывернула свои залежалые пакеты с мулиными нитками и с наслаждением целыми днями вышивала крестиком. Я верила, что этот долгожданный внутренний покой больше не оставит меня. Но я обманулась. Это продолжалось недолго. Беличье колесо жизни снова повергло меня в уныние.

Наш семейный плот сонно болтался в стоячей воде безденежья, экономии и апатии. Я хотела выживать, бежать, стремиться. Это как нарастающий зуд у наркомана, который не может получить свою дозу. Вначале мне нужно было куда-то потихоньку идти. Потом хотелось бежать до одышки. Потом бежать, бежать и убежать.

II

И скоро я на самом деле убежала. Точнее, улетела. Я подписала шестимесячный контракт для работы в Японии. Я ехала работать певицей в ночной клуб. Неизвестность пугала меня и одновременно внушала какое-то трепетное чувство, как в детстве перед просмотром сказки в кинотеатре.

Мне сказали, что со мной полетит еще одна девушка, показали ее фото, вручили билет на самолет, пожелали счастливого пути, и я бросилась в неизвестность, как парашютист выпрыгивает из вертолета для прыжка.

Время вылета приближалось. Своей будущей сотрудницы в аэропорту я не встретила. Я не хотела прыгать со своим парашютом в одиночестве. И когда объявили мой рейс, я, обречённая, ватными ногами поплелась на посадку. В углу возилась с какими-то бумагами черноволосая худощавая девушка. Взгляд у нее был растерянный и беспомощный. Я узнала ее скорее не по фотографии, а именно по этому выражению лица, которое в тот момент так соответствовало моему душевному состоянию.

— Вы — Оля? — спросила я. Это прозвучало, как мольба. Если бы я добавила: «Умоляю, не говорите, что вы — не Оля», это было бы очень честно, потому что мои интонации говорили именно это.

— Ой, да-а! А вы Саша? — проговорила она, выдохнув с облегчением.

Оказалось, что летим мы в разных отделениях. Нам ничего не оставалось, как договориться о встрече в аэропорту Ниигаты.

Самолет оторвался от земли. Я смотрела в иллюминатор и видела уменьшающуюся под нами землю. Дома, леса, деревья в желтеющей листве становились крошечными на моих глазах. Мне хотелось разрыдаться от волнения. Я смотрела вниз и никак не могла понять, почему люди живут такими мелкими ничтожными страстями. Так много времени тратят на выяснения отношений, доказывают друг другу, кто прав и кто виноват, и кто чего стоит в этой короткой жизни. Всё было таким маленьким и бренным, как эта земля под нами, тающая в облаках. Потом я увидела море. Оно было похоже на бескрайние поля разлитого то ли пластика, то ли резины. Оно не было живым с большой высоты.

С Ольгой мы увиделись на выходе из самолета. Позеленевшие после посадки, мы ничего не слышали и утратили способность говорить. Я едва сдерживала рвоту. Ольге сдерживать было нечего. Она всё оставила в самолете в пакетике.

Меня обуяла меланхолия. Я мучительно сознавала, что в течение шести месяцев не смогу целовать маленькие ручки своего ребёнка.

Стоя в очереди возле таможенного контроля, я украдкой разглядывала свою новую знакомую. Эффектная, стройная и длинноногая, она легко общалась и улыбалась доброй светлой улыбкой. Блестящие чёрные волосы были по пояс. «Что за обстоятельства вынудили такую яркую девушку отправиться в Японию в качестве обыкновенной хостесс», — удивлялась я про себя. В контракте это было завуалировано словом «танцовщица». Я не вполне понимала, что такое хостесс, но предполагала, что это что-то вроде прислуги или официантки. Я слишком хороший смысл вкладывала в это слово. «Но я-то еду певицей, а не хостесс», — напомнила я себе. Эта мысль грела мне душу.

К нам подошел какой-то взъерошенный парень с засаленными волосами и нездоровыми кругами под глазами.