Профессия – лгунья

«Защитник мой. Заступник мой, — думала я с нежностью, — Если бы ты только знал, как ты мне дорог. Если бы ты знал, как сильно я привязана к тебе. Как много мне хотелось бы сказать тебе. И если бы я могла сказать. Если бы только могла… Я бы сказала тебе о том, что никогда в жизни никто не оказывал мне такого безусловного доверия, как ты. Когда Анна выпрашивала у тебя приглашение, ты спрашивал меня, можно ли помочь девушке. И если я соглашалась, то ты приглашал её. Но когда ты вдруг узнал о том, что Анна прикрикнула на меня, ты наотрез отказался делать ей приглашение. А если я говорила, что Шейла — смешной трогательный ребёнок, ты охотно звал её за столик. Никто не относился ко мне так, как ты. Как много я хотела бы сказать тебе… Я бы сказала, что росла без отца, и что у меня нет брата. И я никогда не знала, что такое настоящая забота и поддержка родного мужчины, отца или брата. А теперь знаю, потому что ты дал мне это. Я бы сказала, что ты для меня воплощение доброты и благородства. Что ты мне отец, брат и друг. И что я никогда тебя не забуду». И тут же я вступала в спор сама с собой: «Нельзя ему говорить такие вещи. Ни за что. Это был бы самый чудовищный, незаслуженный и несправедливый плевок в душу. Как приговор. Лучше расстаться с человеком, оставив в нём веру в то, что он был любим. И пусть это будет бесчестно, но человечно… Милый Эйчиро…».

— О чём ты думаешь? Почему молчишь? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— Я люблю тебя, Эйчиро, — сказала я.

У парка он поставил машину. Потрясённая увиденным, я не могла шелохнуться.

— О, боже, Эйчан, до чего же красиво! — только промолвила я.

— Пошли вглубь парка. Иди же, — осторожно подталкивал он меня.

Дикая вишня росла рядами, и кроны деревьев соединялись между собой, образовывая сплошное цветочное нежно-розовое покрывало. Мы вошли в божественный цветочный шатёр. Под деревьями на подстилках кучками сидели люди и трапезничали. Эйчиро расстелил свою подстилку, и мы долго, завороженные и изумлённые, сидели, глядя в небо, и восхищались розовыми цветочными звёздами, через которые едва просматривалось ярко-голубое небо. Компания престарелых женщин и мужчин тихо запела какую-то песню. Рядом сидящая группа молодёжи радостно подхватила знакомый мотив. И вот уже стремительным течением песня разлилась по всему парку. И огромный хор счастливых, прекрасных, добрых лиц, освещённых сознанием единения и любви, пел песню самозабвенно и трепетно под сказочным розовым покрывалом цветов. Я задыхалась от волнения, от переполняющей душу любви к природе и людям. «Ах, если бы я могла понять смысл этой песни, чтобы петь её вместе со всеми. Чтобы быть частичкой этой целостности, этой чудесной гармонии хора, — с досадой думала я, — Через несколько часов после трапезы люди разойдутся в свои дела, в свой рутинный быт и утратят это удивительное спонтанное чувство единения. И всё рассыплется. Но вот сейчас, сию минуту, здесь, над нами, в нас, настоящая, божественная любовь». Песня закончилась, и все счастливые и просветлённые, смотрели друг на друга с благодарными улыбками. Эйчиро принёс сок и шашлыки. Какие-то женщины, выпивая саке, жестом чокнулись с нами, и мы в ответ в воздухе чокнулись с ними стаканчиками, наполненными соком.

— Ох, Эйчан, у вас в крови, видимо, доброта, человеколюбие.

Он расхохотался:

— Какая ты смешная!

— За полгода никто не оскорбил меня на улице. Не цыкал со злобой мне в спину: «Уезжай из нашей страны». И ни один японец в клубе ни разу не подрался с соперником. Удивительно, даже когда японцы сильно напиваются, им совсем не хочется устраивать мордобой. А если бы ты знал, как люди старались нам помочь, когда мы с Ольгой не могли найти наш дом!

— Наверно, вам просто повезло, — заметил Эйчиро.

— Странные вы, японцы. Полгода прожила здесь, и по-прежнему удивляюсь. С одной стороны, культура ваша требует сдержанности. И вы, действительно, какие-то зажатые. А с другой стороны, такие открытые, непосредственные, как дети. Сколько раз я видела людей, которые идут с работы с завязанными на поясе пиджаками, подвёрнутыми штанами. А ещё, помню, в ресторане сидел очень серьёзный человек в костюме, с кейсом, и вдруг он взял со стола салфетку и повязал её себе на голову.

— Голова, наверно, болела, — сказал Эйчиро равнодушно и взял полоски сушёной прессованной морской капусты и налепил их себе на лоб и щёки.

Когда мы приехали в клуб, я не могла найти Алекс. Я зашла в кухню. Там была оживлённая болтовня. Кто-то ужинал, кто-то курил. Алекс пила кофе. С моим появлением все девушки как по команде смолкли. Все напряжённо смотрели то на меня, то на Алекс. Она стрельнула в меня демонстративно-гневным взглядом и отвернулась.

— Алекс, я хочу попросить у тебя прощения. Мне жаль, что так вышло, — сказала я.

— Э-э, — промычала она, потупившись, и кивнула, коротко и неуверенно.

— И я у всех прошу прощения. Мне действительно очень жаль.

— Всё в порядке, Катя! — сказала Эва.

Аира взяла меня за руку и повела за собой: