Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

— Можете, но это все равно ничего не даст.

— Ваш адрес Олд Бак-роуд?

— Совершенно верно, он тут 'живет.

— В таком случае желаю вам всего наилучшего. Простите, что побеспокоил вас.

Взяв рекламный листок со стойки агентства по прокату автомобилей, рядом с которой никого не было, то и дело поглядывая на вращающуюся дверь, он сел изучать его.

Завтра он возьмет напрокат машину и отправится в Нью-Провиденс. Отдав должное Уиллоку, он вернется в Нью-Йорк, оставит машину, продаст камни и вылетит в Чикаго. Если Роберт Дэвис еще обитает Кенкакки.

Но куда же, черт побери, провалился этот Лцберман?

К девяти часам он зашел в кафе и занял место на краю стейки, откуда его взгляду открывались те же вращающиеся двери. Съев пару яиц всмятку и тост, он выпил самый паршивый в мире кофе.

Разменяв доллар на мелочь, он зашел в телефонную будку и снова позвонил в свой же отель. Может, Либер-ман попал в него сквозь боковую дверь.

Он так и не появлялся. Его по-прежнему ждали.

Менгеле позвонил в оба аэропорта, надеясь — ведь это возможно, не так ли? — что произошла авиакатастрофа.

Ему не повезло. Все рейсы прибыли по расписанию.

Этот сукин сын мог остаться в Маннгейме. Но сколько он будет там торчать? Слишком поздно звонить в Вену и выяснять у фрейлейн Циммер. Или, точнее-, слишком рано: там еще нет и четырех часов.

Он начал беспокоиться: может быть, кто-то запомнил, как он весь вечер сидел в холле, наблюдая за дверьми.

Да где же ты, проклятый еврейский выродок? Иди же, дай мне убить тебя!

В среду днем, в несколько минут третьего, Либерман вылез из такси, наглухо застрявшего в уличной пробке в центре Манхэттена и, несмотря на холодный дождь, двинулся по тротуару. Его зонтик, что он одолжил у пары, у которой остановился на ночь, Марвина и Риты Фабр, представлял собой радужное разноцветье цветов (но все же это зонтик, сказал он себе; радуйся, что хоть он у тебя есть).

Он торопливо шел по западной стороне Бродвея, минуя шляпки других зонтиков (все сплошь черные) и людей в непромокаемых плащах. Приглядевшись к номерам домов, мимо которых он шел, Либерман прибавил шагу.

Миновав семь или восемь кварталов, он пересек улицу и перед его глазами предстало здание в двадцать с лишним этажей суровой каменной кладки и узкими проемами окон; он прошел под аркой его дверей и, сложив цветастый зонтик, потянул на себя тяжелую стеклянную панель двери.

Оставив позади холл, выложенный черным камнем и уставленный витринами с прессой и деликатесами, он присоединился к полудюжине людей, ждавших лифт; все они отряхивали влагу с обуви, и с их сложенных зонтиков струилась вода.

Оказавшись на двенадцатом этаже, он двинулся по коридору, присматриваясь к номерам надписей на дверных панелях: 1202 — «Аарон Голдман, искусственные цветы»; 1203 — «С. и М.Рот, импорт стеклянной посуды»; 1204 — «Куклы для малышей, В.Розенцвейг». На двери с номером 1205 была аббревиатура YJD, врезанная металлическими буквами, из которых одна была несколько выше, чем остальные. Он постучал.

За непрозрачной панелью показалось что-то бело-розовое.

— Да? — отозвался женский голос.

— Я Яков Либерман.

В двери с лязгом открылась щель для писем,' откуда блеснул свет.

— Не могли бы вы показать свое удостоверение личности?

Вытащив паспорт, он вложил его в щель и чьи-то пальцы взяли его.

Он остался ждать. На дверях было два замка: один, чувствовалось, был старым, а второй отливал свежим вороненым металлом.

Щелкнул язычок замка, и дверь открылась.

Он вошел. Пухленькая девушка лет шестнадцати или около того, с пышной рыжей прической, улыбнулась ему и сказала: «Шалом», возвращая ему паспорт.

Беря его, он ответил теми же словами: «Шалом».

— Мы должны быть очень осторожны, — извинилась девушка. Закрыв двери, она защелкнула оба замка. На ней была белая битловка и плотные синие джинсы; блестящий рыжий хвостик волос спускался ей на спину.

Они находились в небольшой заставленной прихожей: письменный стол, портативный ксерокс со стопками белой и розовой бумаги рядом с ним; грубые деревянные полки с рекламными листовками и распечатками статей из газет; на запертых дверях с другой стороны висел плакат со словами «Young Jewish Defenders» и изображением сжатой в кулак руки на фоне синей еврейской звезды.

Девушка потянулась взять у него зонтик; Либерман отдал его, и она поставила его в металлическую стойку, где. уже были два черных и мокрых зонтика.

Снимая пальто и шляпу, Либерман осведомился:

— Вы та юная леди, которая говорила со мной по телефону?

Она кивнула.

— Вы отлично справились с делом. Рабби уже здесь?

— Он только что пришел, — она взяла из рук Либер-мана пальто и шляпу.

— Благодарю вас. Как поживает его сын?

— Они еще не знают. Но его состояние достаточно стабильное.

— М-да, — Либерман с сочувствием покачал годовой.

Девушка нашла место для его одежды на уже заполненной вешалке. Либерман, приводя в порядок помявшийся пиджак и приглаживая волосы, глянул на стопку рекламных листовок на полке рядом: «Больше никогда!»

Извинившись, девушка боком скользнула мимо Ли-бермана и постучала в двери с плакатом; приоткрыв их, она заглянула внутрь: