Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

— Только не в «Раш-Гаддис». Некоторые другие агентства могут проявить большую уступчивость. И, конечно, есть так называемый серый рынок. Их адвокат или врач может иметь информацию о какой-нибудь беременной девочке-подростке, которая на хочет или не может делать аборт. Скажем, у нее нет денег не него.

— Но если они обращаются к вам, вы отказываетесь иметь с ними дело?

— Да. Мы никогда не имеем дело ни с кем старше сорока пяти лет. Есть сотни и тысячи подходящих пар, которые, маясь в ожидании, буквально взывают к нам.

— Но отвергнутые запросы, — предположил Либерман, — скорее всего, проходили через руки Фриды Малони?

— Через нее или через кого-то другого из регистраторов, — объяснила миссис Тиг. — Всю нашу корреспонденцию и запросы мы храним в течение трех лет. В свое время срок этот равнялся пяти годам, но нам пришлось сократить его из-за нехватки места.

— Благодарю вас. — Либерман встал, держа в руках портфель. — Вы очень помогли мне. И я вам искренне благодарен.

Из телефонной будочки напротив Музея Гуггенхейма, поставив на тротуар сумку и портфель, он связался с мистером Голдвассером в лекционном бюро.

— У меня для вас плохие новости. Я должен возвращаться в Германию.

— О, Боже! Когда?

— Сейчас.

— Вы не можете. Сегодня вечером вас ждут в Бостонском университете! Где вы?

— В Нью-Йорке. И сегодня вечером я уже должен сидеть в самолете.

— Вы не можете/ О вас уже объявлено. Они продали все билеты! А завтра…

— Знаю, знаю! Вы думаете, мне самому нравится отменять выступления? Вы думаете, я не знаю, какая это будет головная боль для вас и для тех, кому вы меня отрекомендовали? Это…

— Не могу себе представить…

— Это вопрос жизни и смерти, мистер Голдвассер. Жизни и смерти. А может, и чего-то большего.

— Черт бы вас побрал! Когда вы вернетесь?

— Не знаю. Может, мне придется кое-где побывать. А потом перебраться в другое место.

— Вы хотите сказать, что отменяете весь оставшийся тур?

— Верьте мне, если бы я не был должен…

— Такое случалось со мной только один раз за восемнадцать лет, но в тот раз я имел дело с певцом, а не со столь уважаемым человеком, как вы. Послушайте, Яков, я восхищаюсь вами и от всей души желаю вам всех благ; я сейчас говорю с вами не столько как ваш представитель, а просто как человек, как соплеменник. Я прошу вас еще раз тщательно все обдумать: если вы без предварительного оповещения отмените весь тур — в каком свете вы предстанете в дальнейшем, как мы сможем представлять вас? Никто не возьмется иметь с вами дело. Ни одна из групп не изъявит желания встретиться с вами. Вашим выступлениям в Соединенных Штатах будет положен конец. Я умоляю вас, подумайте.

— Чем я и занимался, слушая вас, — сказал он. — Я должен уезжать. Но, видит Бог, как бы я хотел, чтобы этого не было.

На такси он добрался до аэропорта Кеннеди и обменял свой билет до Вены на рейс до Дюссельдорфа через Франкфурт: самый ранний рейс отходил в шесть часов.

Он купил книгу Фарраго о Бормане и, примостившись у окна, провел остаток дня за чтением.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ожидалось, что обвинение, выдвинутое против Фриды Малони и восьми других лиц о соучастии в массовых убийствах в концлагере Равенсбрюк, будет оглашено со Дня на день; так что, когда в пятницу 17 января Яков Либерман появился в офисе адвокатов Фриды Малони «Цвибел и Фасслер» в Дюссельдорфе, его встретили более, чем ледяным приемом. Но Иоахим Фасслер достаточно давно подвизался на этой стезе, чтобы понимать: Яков Либерман явился сюда отнюдь не для того, чтобы, скажем, позлорадствовать или просто отнимать у них время; ему что-то надо и, следовательно, он может предложить что-то взамен или, во всяком случае, с ним можно будет о чем-то сторговаться. Посему, предварительно включив диктофон, Фасслер пригласил Либермана в свой кабинет.

Он оказался прав. Этот еврей хотел встретиться с Фридой и задать ей несколько вопросов на тему, не имеющую никакого отношения ни к ее деятельности во время войны, ни к предстоящему процессу — о ее пребывании в Америке, точнее, о времени с 1960-го по 1963-й годы. Что за американские дела? Организовывала ли она кому-нибудь адаптации на основе информации, которую она могла почерпнуть из досье в агентстве «Раш-Гаддис»?

— Ничего не знаю ни о каких адаптациях, — сухо сказал Фасслер.

— О них знает фрау Малони.

Если она согласится увидеться с ним и откровенно и полно ответить на его вопросы, он в обмен поведает Фасслеру о тех показаниях, которые предполагают дать на суде некоторые из свидетелей, которых ему удалось разыскать.

— Кто именно?

— Никаких имен. Я сообщу вам только об их показаниях.

— Бросьте, герр Либерман, вы же понимаете, что я не собираюсь покупать кота в мешке.

Ей ничем не придется жертвовать и цена высока. Час или около того ее времени. Сомневаюсь, чтобы она была очень занята, сидя в камере.

— Она может отказаться говорить на тему о незаконных адаптациях.