Профессиональный попаданец

Искина вырубили, головизор погас, все застыли в потрясении.

Неожиданно у меня подал сигнал вызова браслет-коммуникатор. На связи оказался главный жандарм.

— Я бы просил вас немедленно вернуться в свои апартаменты и не покидать их до наведения во дворце порядка и особого уведомления.

После чего уже по громкой связи пришел его же приказ: искина не включать и не пытаться починить.

Вот, значит, как? Никакого заседания кабинета министров, а полноту власти возлагают на себя жандармы? Или заседание кабинета все-таки будет, но меня на него не приглашают?

Не есть хорошо…

Не думаю, что меня обвинят в убийстве императора, хотя, все может быть. Пряники мне точно не светят. К тому же без искина очередное покушение на меня вполне может оказаться удачным, особенно если жандармы киллерам посодействуют.

А не пора ли мне графство Леолон посетить? Плюнув на распоряжение Дарви? Впрочем, на него я так и так плюну, но на Эригоне отсидеться будет надежнее.

Наплевав на конспирацию, я открыл портал к себе в квартиру, быстро собрал все имевшееся там ценное и снова ушел порталом. Теперь на Эригон.

Глава 13. Первая вылазка

Интерлюдия 13. Пикник, как форма заседания Госсовета

Загородный дворец императоров Гипериона — Харлонд располагался, действительно, в лесу. Не эльфийском, конечно, а ближе к парку, где не было чащоб, и меж деревьев можно было смело скакать верхом, не рискуя свернуть себе шею. Экзотический вид спорта, конечно, но на столичной планете охота и даже простые прогулки по лесу уже давно перекочевали в разряд "исторических забав" и были доступны только аристократам.

Опасных животных в окрестностях дворца тоже нельзя было встретить, зато дичи было в изобилии. Если можно считать "дичью" специально разводимых оленей и птиц, преимущественно гусей, уток и цапель. Олени украшали леса, а птицы — живописные водоемы. Объектами охоты они не служили давно, покойный старый император такими "глупостями" не интересовался, да и паранойя его в лес не пускала. Но егеря и лесничие, положенные по штату, с довольствия не снимались, животных, птиц и даже рыб регулярно кормили, а траву на зеленых полянках вокруг дворца стригли до состояния газона.

Неожиданно тихая жизнь Харлонда резко закончилась. На одной из полянок яркими пятнами были разбросаны шатры, горели костры, на которых что-то готовилось в больших котлах, на вертеле медленно вертелась туша оленя. Суетились люди, как в форме обслуги замка, так и в форме и знаках отличия высших чинов Империи. За походными столами его императорское высочество принц Олвер только что провел заседание Малого имперского совета в расширенном составе, ставшего теперь Регентским советом.

Обстановка больше напоминала пикник, чем серьезное государственное мероприятие, хотя только что принятые решения затронули интересы многих родов. Некоторые советники продолжали застолье, некоторые бродили небольшими группами вокруг, обсуждая последние события. И все они периодически кидали взгляды в сторону сидевшего во главе стола высокого начальника — принца-регента.

Принц был действительно высок ростом. На этом его достоинства в плане физического облика заканчивались. В молодости Олвер был сутул и худ, имел покатые плечи и длинные и тощие, как соломинки, руки, ноги и шею. К пятидесяти годам он сумел все это сохранить почти в том же виде, только теперь посреди худого тела у него вздулся отнюдь не маленький живот, придав ему облик насосавшегося комара. Венчала все это круглая голова с мордой мопса вместо лица, обрамленная седыми завитками, также сильно смахивавшими на собачью шерсть. В общем, "красавцем" его не называли даже льстецы.

Последние десять лет он провел в качестве наместника на одной из дальних и отсталых в плане индустриального развития планет Империи — Пясте. Среди тамошней аристократии всегда были сильны сепаратистские настроения, но почти полное отсутствие полезных ископаемых вкупе с мягким климатом вынудили планету идти по пути узкой специализации в области сельского и лесного хозяйства. Беспошлинная внутриимперская торговля была много выгоднее закупок через Ганзу, чем сильно мешала пястцам объявить независимость. Но совершенно не мешала им чувствовать себя особенными, несправедливо угнетенными и презрительно фыркать при любом упоминании Гипериона.