Профи

— Але, — старческим дребезжащим голосом обеспокоился я, — вас беспокоит жилец дома номер… по улице Шверника. В нашем дворе у подъезда номер четыре находятся трое в милицейской форме, прибывшие на автомобиле иностранной марки, номерной знак… Настоятельно прошу прислать наряд.

— Это еще зачем? — Судя по всему, перед тем как поднять трубку, дежурный сладко дремал на боевом посту, и ему снилось грядущее повышение зарплаты.

— А затем, — тут мой голос налился строгостью, — что я, мил-человек, тридцать семь лет отслужил в органах и своего от чужого отличу сразу. Эти трое — ряженые, к гадалке не ходи.

— Какой, вы сказали, номер?

— Номерной знак… автомобиль серого цвета, иностранный, на капоте овальная эмблема синего цвета.

— Спасибо за информацию. Представьтесь, пожалуйста.

— Я же сказал, жилец дома, а фамилию называть не буду, потому что опасаюсь.

И отключился. Теперь ребята, жующие и курящие в моем дворе, кого-нибудь точно дождутся.

После восьми вечера поток желающих выехать в Подмосковье заметно редеет. Я устроился у окна в вагоне посадской электрички. Специально выбрал именно эту «длинную» электричку, чтобы спокойно часик поразмышлять, мне всегда хорошо думалось под стук колес.

Но не сложилось. Сначала идущие друг за другом коробейники жестяными голосами настоятельно советовали приобрести у них множество жизненно необходимых товаров, следом за ними прошла группа товарищей алкогольного вида «Сами мы нездешние…», а потом в вагон вошел невысокий парнишка с гитарой и запел песню Анчарова, кстати, автора той, любимой, песни моей юности:

…Про детей, и про витязей, и про невест…

Вы когда-нибудь видели сабельный блеск?

Поднимается на небо топот и храп.

Вы видали когда-нибудь сабельный шрам?

Видал, и не далее как сегодня утром, когда брился перед зеркалом. Косой тонкий шрамик через дельтовидную мышцу левой руки. Как ни старались наши хирурги свести его на нет, не получилось. Меня полоснул не пожелавший представиться всадник в середине девяностых в одной из стран Арабского Востока. Из-за этого я провалил задание, второй раз за всю службу. Не хочу об этом вспоминать. А песня-то, между прочим, классная, и пел тот парень здорово, гораздо лучше тут и там мелькающих по ящику «полуфабрикатов».

После Лосинки напротив меня на сиденье шмякнулась толстуха в светлом брючном костюме, тут же достала телефон и завела бесконечный разговор с каким-то Ромой. Сначала она поведала ему о своих нечеловечески высоких достижениях в сфере продаж, потом театральным шепотом на весь вагон начала предлагать какие-то замороженные офисные обеды на реализацию и свое нежное тело в лизинг с перспективой длительных отношений. Первая часть коммерческого предложения явно заинтересовала того самого Рому гораздо больше, нежели вторая, потому что, закончив разговор на подъезде к Пушкино, дамочка молвила на весь вагон: «Коз-з-зел!» — и в скорби нас покинула.

Я вышел на следующей после Пушкино станции с романтическим названием Заветы Ильича. Купил кое-что из съестного в близлежащем магазинчике и через пятнадцать минут уже вовсю хозяйничал на кухне.

Не успел я приступить к ужину, как раздался стук в дверь.

Глава 19

— Бога ради, извините за поздний визит. Могу я видеть Виктора Геннадиевича? — Всклокоченный человечек в дверях, сжимающий в руке старый журнал «Юность», встав на цыпочки, заглядывал мне через плечо.

— Виктора нет, я его товарищ, мы, кстати, виделись с вами в позапрошлом году.

— Жалко, — наступила пауза. Мой собеседник явно не собирался уходить. Он, судя по всему, остро нуждался в беседе и некоторой дозе алкоголя.

— Я как раз собрался поужинать, может быть, составите компанию?

— Э-э-э, мне, право, неудобно, — и он быстренько просочился на кухню.

— Не возражаете? — Я достал из холодильника початую бутылку водки.

— Не знаю, я обычно не пью на ночь. — Его лицо в этот момент выражало острое желание выпить на ночь, с утра пораньше и даже быть разбуженным для этого посреди ночи.

Я налил ему полную рюмку, плеснул на донышко себе и пригласил гостя, дорогого и незваного, к столу. Он не стал отказываться и, не успев присесть, заглотил содержимое своей рюмки. И требовательно посмотрел на меня. Я тут же налил ему вторую, которую ждала та же участь.

— Закусывайте.

— Спасибо, я на диете. — Он все-таки положил себе на тарелку маленький огурчик и стал манерно разделывать его с помощью вилки и ножа.

К своей рюмке я так и не прикоснулся, да мой собутыльник и не настаивал.

— Простите, не помню вашего имени, — нанизав на вилку крошечный кусочек огурца, он требовательно посмотрел на меня.

— Станислав, можно Стас. — Я поспешил наполнить его рюмку.

— Очень приятно. Я — Велимир Волченков-Рохальский, честь имею, — наклонив голову, он, казалось, щелкнул под столом каблуками. Получилось не очень, потому что мой гость был в тапочках. — Монархист, русский патриот, писатель, дворянин.