Прогулка в Тригорское

…Скучаю горько — едва лиК поре, ко времени, пройдутМои учебные печалиИ прозаический мой труд.Но что бы ни было — оставлюНезанимательную травлю

За дичью суетных наукИ, друг природы, лени друг,Беспечной жизнью позабавлюДавно ожиданный досуг…[180]

Или в другом, также ненапечатанном, послании к той же г-же Осиповой, Языков говорит:

…Скучно здесь, моя КаменаОковы умственного плена

Еще носить осуждена;Мне жизнь горька и холоднаКак вялый стих, как МельпоменаРостовцева, иль Княжнина;С утра до вечера я занятМирским и тягостным трудом,

И бог поэтов — не помянетЕго во царствии своем…

Впрочем, и теперь, не покидая еще Дерпта, Языков не мог пожаловаться на недостаток досуга; его было достаточно, поэт продолжал время от времени бряцать на своей сладкозвучной лире. Послания Языкова за этот год к разным друзьям его — между прочим, два к А. Н. Вульфу, также элегия и прочие стихотворения, были напечатаны в альманахах «Невском» (издававшемся Аладьиным) и в «Северных Цветах» (барона Дельвига). Весьма интересно письмо Языкова за это время к Вульфу о литературной своей деятельности и жизни в Дерпте и прочее. Приводим несколько отрывков из этого письма:

«…1-го ноября 1828 г. Дерпт. Дельвигу не пример Аладьин [181]: в „Невский Альманах“ посылаю я всякий вздор: пьесы, под которыми не хочу подписывать моего имени в настоящий период поэтической деятельности; а в „Северных Цветах“ все должно цвести красотою и жизнию жизни парнасской — условия мне теперь вовсе чуждые. Аладьин — мой голодовник и маркитант литературный. А что я не отвечаю иногда на письма почтенных особ, желающих получить что-нибудь от моей музы, то поступаю подобно изменнику Мазепе, который —

Прилег безмолвный на траву,И в плащ широкий завернулся!

Уже недели с две назад, как сподобил меня бог написать к любезному барону здесь прилагаемое послание: ты доставь ему его, как доказательство расслабленного здоровья моих сил душевных. Отдай ему, например, последнее послание к тебе [182]

; а послание о журналистах, кажется, не годится для печати, зане писано собственно для домашнего обихода.

Благодарю тебя за стихи Баратынского; странно мне, что его муза выбирает себе предметом все блудниц! Стихи Пушкина к государю я знал давно [183]. Радуюсь сердечно, что наконец Петр, Мазепа и Полтава нашли себе достойного воспевателя. Желаю Пушкину долготерпения для этого труда божественного; больше желать ему нечего: его виктория на Парнасе так верна, как на небе луна».

«Послание о журналистах», о котором упоминает здесь Языков, до сих пор не было напечатано; подлинник его лежит перед нами. Послание, независимо от автобиографического интереса, любопытно еще и потому, что в нем поэт не без остроумия, характеризует тогдашние журналы. Приводим несколько более интересных отрывков из этого весьма длинного послания:

…au moindre revers funeste

Le masque tombe, l'homme reste,

Et le h'eros s''evanouit!

А. Н. ВУЛЬФУ