Прогулка в Тригорское

„Давно не имел удовольствия письменно говорить с вами, — писал к г-же Осиповой тогда же и о том же гусаре барон Дельвиг, — но часто слышал об вас от милого Алексея Николаевича и Пушкина. Спрашивал об вас и был доволен, имея возможность узнавать, где вы и здоровы ли. Теперь, расставаясь с вашим юным воином, теряю надежду иметь от вас известие иначе, как утрудить вас просьбою посылать по нескольку ваших строчек к Дельвигу, всегда уважавшему и любившему вас… Я, издавши „Северные Цветы“, как будто от изнеможения занемог и прохворал целый месяц“ и проч». [207]

Лето 1830 года, к которому мы теперь и переходим, было ужасное: страшная гостья, холера, дотоле неизвестная на Руси, валила народ тысячами, вызывала учреждение карантинов и разные другие меры, показывавшие полное незнакомство с этою болезнью и между тем повергавшие всех и каждого в большое беспокойство; там и здесь вспыхивали возмущения… Время было тяжелое, кровавое, одно из тех, в которые простодушные наши прадеды обыкновенно видели приближение преставления света… Между тем, именно начало этого страшного года ознаменовалось в жизни Пушкина событием весьма важным: он сделал предложение Наталье Николаевне Гончаровой, получил согласие и в августе того же года, уже в качестве жениха, спешил в нижегородскую деревню отца своего, в село Болдино, для устройства дел своих по этому имению, часть которого уступлена была ему отцом. Карантины заперли нашего поэта в Болдине на гораздо большее время, нежели он предполагал. Несмотря на то, что поэт наш не терял времени и именно в Болдине окончил „Евгения Онегина“ и написал множество лучших своих произведений [208]

, тем не менее счастливый жених несколько раз пытался освободиться из невольного заключения и прорваться сквозь цепь карантинов в Москву; попытки однако довольно долго оставались безуспешными. Вот что, между прочим, писал об этом Пушкин в Тригорское: