Проигравшие победители. Русские генералы

События октябрьского переворота 1917 г. перечеркнули мечты Н. В. Рузского о спокойной и заслуженной старости. В апреле 1918 г. последовал унизительный обыск революционными солдатами скромного дома отставного генерала. Единственным «трофеем» представителей новой власти оказался сверток с погонами, которые последовательно в разных воинских званиях носил генерал на всем протяжении своей армейской службы. Один из обыскивающих положил сверток на стол и разрубил погоны шашкой, на что генерал тихо, но внятно сказал: «Что вы сделали, хамы? – Это моя память. Службу начинал я с подпрапорщика».

Республиканский вестник «Народная власть» от 15 мая 1918 г. сообщил, что бывший главнокомандующий армиями Северо-Западного и Северного фронтов Рузский Н. В., сославшись на преклонный возраст, отказался служить революции. Он был за отречение Николая II, но не против монархии вообще, чем составил тихую оппозицию большевикам. В соответствии с призывами руководителей Октябрьского переворота 1917 г. «к беспощадной борьбе с отдельными лицами и целыми классами, не желающими стать на так называемую советскую платформу» советские функционеры на Северном Кавказе ввели в практику взятие заложников. Это было оформлено приказом № 73 Чрезвычайной комиссии Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. В нем было сказано, что взятые заложники (в одной из групп в 32 человека были генералы Н. В. Рузский и Р. Д. Радко-Дмитриев) подлежат расстрелу в первую очередь «при попытке контрреволюционного восстания или покушения на жизнь вождей пролетариата». Случай не заставил себя ждать. В материалах особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоявшей при главнокомандующем вооруженными силами на юге России, достаточно подробно представлены последние дни заложников, в том числе и Н. В. Рузского. Вынесем на суд читателей лишь отдельные фрагменты из упомянутых материалов.

В г. Пятигорске, где под стражей содержались заложники, им были отведены номера Новоевропейской гостиницы на Нижегородской улице (ныне ул. Дзержинского), обстановка в которых была удручающей. Двери в этой гостинице, называемой большевиками «концентрационным лагерем», плотно не затворялись, во многих окнах стекла не были вставлены, дули постоянные сквозняки, и, хотя на дворе стоял октябрь, печи не топились. В постелях гнездилось такое количество клопов, что многим заложникам приходилось по этой причине спать на полу. При таких условиях случаи заболеваний со смертельным исходом были довольно часты. Особенно тяжки были для заложников мучения нравственного свойства, которые им приходилось терпеть за время их пребывания в номерах гостиницы. Нередко в караул попадали озлобленные красноармейцы, и тогда обращение с заключенными становилось невыносимым. Грубые большевики всячески глумились над беззащитными людьми и порой обращались с ними, как с собаками, и гнали их из коридора в номера со словами: «Пошли вон в свои конуры, барбосы».

18 октября 1918 г. всех заложников повели в Чрезвычайную комиссию, которая располагалась в доме Карапетянца на углу Ермоловского проспекта и Ессентукской улицы (ныне проспект Калинина и ул. К. Хетагурова).

По прибытии к «Чрезвычайке», заложников заперли в одну из комнат верхнего этажа. Из этой комнаты их поодиночке вызывали в другую, где с них снимали одежду. Тут же заложникам скручивали руки за спину и туго перевязывали их тонкой проволокой, после чего только переводили в третью комнату. В таком именно виде, в одном белье, со связанными за спиною руками заложников повели на городское кладбище. Дорогой генерал Рузский заговорил тихим протяжным голосом. С грустной иронией заметил он, что свободных граждан по неизвестной причине ведут на смертную казнь, что всю жизнь он честно служил, дослужился до генерала, а теперь должен терпеть от своих же русских. Один из конвойных спросил: «Кто говорит? Генерал?» Говоривший ответил: «Да, генерал». За этим ответом последовал удар прикладом ружья. Свидетель Вагнер утверждает со слов присутствовавшего при казни Кравца, бывшего председателя Чрезвычайной следственной комиссии г. Кисловодска, что генерал Рузский перед самой смертью сказал, обращаясь к своим палачам: «Я – генерал Рузский (произнеся свою фамилию, как слово “русский”), и помните, что за мою смерть вам отомстят русские». Произнеся эту краткую речь, генерал Рузский склонил свою голову и сказал: «Рубите».

Небезынтересно, что красноармейцы отказались расстреливать боевых генералов: Н. В. Рузского и Р. Д. Радко-Дмитриева. Служили ли они под их командованием или были наслышаны о военных делах георгиевских кавалеров на фронтах мировой войны – этого никто не узнает. Казнь выполняли матросы из конного карательного «батальона смерти». Заложников сначала избивали резиновой плеткой, затем отрубали ноги, руки и лишь в конце – голову. Некоторых, в числе которых оказался Р. Д. Радко-Дмитриев, подбрасывали вверх и ловили на штыки.