— Ах! Вас и не узнать, — поцелуй руки; дети, непредставленные, а стало быть, незримые, поклонились без особого старания, как умели, — Вы очень возмужали. (- Эжен застенчиво шевельнул бровями — ) А этот шрам — … я слышала, подобными украшают себя радикальные байронисты…Что привело вас в этот затерянный уголок?
— Сударыня, позвольте познакомить вас с моими друзьями, виконтом и виконтессой де Трай: это — Жорж, это — Полина.
Клара помрачнела, даже заказалось смуглой:
— Сударь! Вам следует немедля объясниться! Вы вторглись в мой дом без приглашения — так за каким оправданием!?
— Хорошо. Давайте только отпустим ребят отдохнуть и перекусить: они устали. Жак…
— Жак! Отведите детей… Позаботьтесь о них. Итак, — Клара полулегла в кресло, — Я вас слушаю.
Эжен дождался закрытия двери и присел на ближайший стул.
— Сударыня…
— Вы хоть понимаете, — нарочно перебила его опытная женщина, — что ваш визит меня компрометирует? Теперь все будут думать, что принимаю у себя мужчин!.. Вы спрашивали в городе, где я живу?
— Спросил у кого-то, но назвался вашим кузеном…
— Все любовники представляются кузенами!.. — Она вскочила и тут же вновь упала на свой трон, щёлкая веером.
— И все они ездят к своим дамам в обществе маленьких детей?
— А эти дети! — как вы их назвали? Кто их родители?
— Максим де Трай и Анастази де Ресто.
— Так они незаконнорожденные!?…
— Незаконно — убийство, а рождение — дело праведное…
— Пусть. Что вам угодно от меня?
— Ваша догадка абсолютно верна.
— Чтоб они — остались здесь!? Вы представляете, какие толки это вызовет!?
— Разве что глупые…
— Я понимаю, какое несчастье иметь подобных родителей, но разве трудно устроить их в какой-то пансион? Так ведь делается обычно…
— За пансион надо платить.
— Если хотите, я заплачу.
— А это не вызовет толков?
— Но вы же никому не скажете? — ?…
— А вдруг… Случайно…
— Это уже просто разбой!!..
— Если бы вы хоть на минуту вообразили, что такое эти заведения и как там обращаются с детьми, вы бы туда не отослали приблудную собаку. Начать с того, что в один пансион не принимают мальчиков и девочек; их придётся разлучить, а они совсем ещё крохи… Вы же тут живёте одна в двухэтажном доме. Чем вы занимаетесь? Читаете, гуляете, вышиваете, едите и спите! А то сидите, глядя в потолок, и вздыхаете о своей горькой судьбе, о разбитом сердце!
— Сударь!.. — со слезами крикнула Клара.
— Меня зовут Эжен! Мы не в Париже!
— Жак!!
— В прежние века все влюблённые составляли как бы братство сострадания и помогали друг другу, не боясь даже многих жертв, ведь ничему так не учит любовь, как верному служению и самоотверженности. Чем вам не сестра Анастази де Ресто?
— Она разорила и свела в могилу мужа.
— Своего, не вашего. А вы, скажи вам ваш избранник: «Полмиллиона — или я стреляюсь!» — не пошли бы на воровство?
— … Не знаю. Может быть… Наверное, мужчины правы, в глубине души не уважая женщин, ведь каждая из нас — потенциальная преступница… Мы лжём ради любви, мошенничаем, забываем последнее своё достоинство, предаём всё самое лучшее, чистое, что есть в нас, а потом удивляемся, что брошены, хотя кому нужна такая нравственная пустота…
— Вы звали, сударыня? — спросил от дверей Жак.
— Что? Нет-нет, ступайте. (- всхлип в платок — ) Конечно, я ничем не лучше… И вы…
— Я полон почтения ко всем любящим, а к женщинам — вдвойне.
— Так почему вы говорили так жестоко?
— Потому что вы вели себя как враг любви и её творений; судили, как старый мелкопоместный ханжа, уже уморивший двух дочерей в монастыре, одну — в браке, и…
— Довольно! — в лицо виконтессе точно глянул предзакатный, сумрачно-алый свет, — Ну, хорошо, допустим, я возьму этих сироток… Но я ума не приложу, что с ними делать! Я никогда не была не только матерью, но даже старшей сестрой!..
— Заботьтесь, чтоб они были сыты, здоровы и не скучали — вот и вся премудрость.
— … Мальчик ещё так мал… Ему не нужна кормилица?
— Нет. Вообще они ребята самостоятельные…
— С кем они жили прежде?
— Насколько я знаю, последнюю пару лет — с отцом.
— С Максимом де Траем!!?
— Другого у них нет.