Происхождение боли

— … Жизнь кошмарна в своих подтасовках… Прежде чем стать моим избранником, он стал моим соперником. Одно железо рассекло оба наших сердца. Я научился понимать смысл слова «извращение», когда на его мохнатом тельце целовал чужие следы, когда, слушая его воспоминания, отсеивал роскошь его чувств, сберегая мелочь сведений о том, другом. Никогда я не спал так плохо. Я словно сидел в засаде и ждал мою добычу, а она не появлялась. Так прошло больше года. Не скажу, что я скучал: слишком сильны и разнообразны были мучения. По ночам я не мог оторваться от этого дьяволёнка, да он и сам меня не отпускал, и в те часы мы мысленно, а иногда и вслух, звали друг друга тем — чужим именем. То было даже не извращённой любовью — — извращенным взаимным убийством: мы сводили себя на нет… Он стремился присвоить жизнь того человека, чья смерть была моей единственной страстью. Он называл того своим ненавистным… Люди часто не могут разобраться в своих чувствах… Мне проще: я не задаю себе лишних вопросов. Я приучил себя называть любовью всякое влечение — так поступали древние. Один из нравственных императивов Канта: смотреть на другого не как на средство, а как на цель. Вряд ли сам философ следовал этому кредо более неуклонно, чем я… Только с тем пареньком выходило иначе. Даже глядя, как он истекает кровью, я не мог думать о нём самом… Была (и есть поныне) утешительная уверенность, что он тоже думал совсем не обо мне. Даже тогда мы принадлежали тому, третьему,… а он — нам… Решалось самое важное — кто из нас двоих отступится, подарит свою победу другому… Оставив соперника в кровавой купели в бедной брюссельской квартирке, я ушёл в город и бродил до темноты, словно где-то на улицах мог найти объяснение, что всё это значило, кто был избран, а кто отвергнут…

— Тоже мне задача! Ты, конечно, победил! Какое торжество может быть у мёртвого?

— Если никакого,… то что и почему в том мальчике так властно требовало смерти? Тот, кто назовёт это слабостью, не удивит меня, назвав луну своим правым ухом… Я сам вызвал полицию. Они, как всегда, констатировали самоубийство; доверчиво спросили, кто я и я ли возьму на себя расходы по похоронам. Он уже лежал на постели, мокрый, смугло-розовый от крови, спокойный и красивый. Никому не пришло в голову накрыть его лицо. Он казался ребёнком, досыпающим последние минуты в рождественское утро, когда самый долгожданный подарок ждёт на соседней подушке…

— Ну, а сейчас-то к чему эти воспоминания?

Серый Жан приподнял голову:

— Да так… Знаешь,… я нашёл… твоего…

— Растиньяка!?… Эа! Это он тебя так разукрасил?

— Почему ты хочешь его убить?

— Я сто раз тебе объяснял: он — собрание и олицетворение всех парижских мерзостей!..

— Ты видел его глаза? слушал его речи? Клянусь обеими руками: это самая нездешняя душа! Ты в нём ошибся. Откажись…

— Нет!!! Я готов помиловать всех этих раззолоченных сучек, всю свору продажных строчил и живодёров-процентщиков, но его — НИКОГДА!!!

— Второй раз в жизни я кого-то недооценил…

— Третий! Ты меня недооцениваешь!..

— Он — последний,… — промолвил англичанин и снова отвёл глаза.

Люсьен понял, что больше для него не существует.

Глава СIII. У Джека нет сведений, но есть принципы

— Куда плывём?

— На остров Фит.

— Так,… — Джек застучал и заводил пальцами по навигационной скрижали.

— Джек, кто это был со мной там?

— Чего?

— Тот человек в железной одежде и маске — ты его знаешь?

— Знаю?…

— Как его зовут?

— Это — нет. Он и сам уж поди забыл.

— Что же, в Уалхолле люди между собой не разговаривают?

— Почему? — бывает…

— Значит, к нему как-то должны обращаться.

— К нему обращаются командир. Он командует европейской фалангой.

— Раз он такой выдающийся полководец, его имя должно было войти в историю!.. Какой-нибудь Аттила?… Но тот бы азиатом, хотя… Но он и прожил, кажется, больше. Этот совсем ещё молод…

— Что он тебе?

— … Он предложил мне остаться здесь… Что ты думаешь об этом?

— Здесь мы, преходящие, и так бываем больше, чем на земле. Успеешь ты сюда.

— … Он мне понравился…

— И никуда он от тебя не денется. Он тут навечно.

— Он сам так решил?

— Конечно… Оу! Гляди! — Джек указал на красноватый дымовой столб вдалеке, — Кто-то сигналит. Надо помочь, — и перенастроил курс.

Лодка подошла к крошечному белопесчаному островку, посреди которого на камне, годном в древние алтари, жёг костёр какой-то старик.

— Здорово, дед! Куда тебе?

— К Изумрудной Скрижали.

— Мы только что оттуда, — раздражённо сказала Анна.

— А чего тебе там надо? — спросил Джек.

Старик открыл рот, но словно онемел, наконец выговорил:

— Это мои дела.

— Не скажешь — не повезу.

— … Мой друг хочет убить одного необычного человека, но не знает как.

— Чем же этот человек вам насолил?

— … Не знаю.

— Ну, так возвращайся ты, некромант, восвояси, а другу скажи, чтоб хоть о чести вспомнил, раз совести нет! — и вскоре старик вновь остался один у огня.

Глава СIV. Стяжатель

— О тоска: ни одного носка! — сетовал Эмиль, роясь в комоде.

— Давай скорей, — говорил Эжен.