Происхождение партократии

Таким образом, к началу тридцатых годов Сталин покончил с самой популярной в народе, а потому самой опасной для него оппозицией — с «правой оппозицией». В длительной и нелегкой борьбе на путях к единовластию Сталину помогают не только его верные соратники (Молотов, Каганович, Ворошилов, Микоян), не только преданная ему «иерархия секретарей партии», не только его личные качества терпеливого комбинатора в тактике и хитрейшего мастера власти в стратегии, — но и абсолютная беспечность, незадачливость, наивность в политике его соперников. Могут возразить — как это так, разве таких опытных революционеров, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, можно считать незадачливыми, наивными политиками?

Если политика есть не только искусство возможного, но также и искусство должного по пути к власти, то величие или ничтожество политиков надо мерить лишь одним масштабом: насколько данный политик преуспел в борьбе за власть. Как оратор Октябрьской революции и организатор гражданской войны, Троцкий — деятель мирового масштаба, а Сталин — провинциал, но как организатор аппарата власти и его правитель, наоборот, Сталин — гигант, а Троцкий — дилетант.

Как теоретик ортодоксального марксизма, Бухарин — первоклассный ум, а Сталин — примитивный кустарь; но как прагматический император и политический эксплуататор марксизма, Бухарин — дитя, а Сталин — уголовный уникум.

Чтобы познать до конца драматизм внутрипартийных событий и психологию их ведущих представителей недостаточно быть историком КПСС.

Есть в этих событиях, приведших, в конце концов, к установлению тирании Сталина, также ситуации, когда добросовестный летописец может только беспомощно капитулировать перед сфинксом незадачливости соперников Сталина. Насколько ясно, что каждое слово Сталина, каждый его тактический шаг бьют в одну точку — в точку власти, — настолько же смутны представления его соперников о своих целях, интересах, перспективах. На девять десятых свои собственные задачи Сталин решает их антисталинскими руками.

Обычно было принято считать Сталина «серой скотинкой» в руководстве большевистской партии и человеком «посредственных способностей» — в политике. В лучшем случае в Сталине признавали «исправного исполнителя» чужой воли. Таким его рисует Троцкий. Таким его привыкли видеть при Ленине, таким продолжали считать и после Ленина. Но Сталин оказался сфинксом даже для его ближайших друзей и былых единомышленников. Нужна была смерть Ленина, чтобы «сфинкс» начал обрисовываться. У сталинцев свое особое понимание политики, тактики и стратегии. Да и партию свою они считали и считают партией особого, «нового», типа. Чтобы до конца понять и смело лавировать в темнейших лабиринтах этой специфической «новой политики», надо было обладать одним непременным качеством: свободой от старой политики. Сталин, конечно, знал и «старую политику», но знал лишь «посредственно», и в этом тоже было его величайшее преимущество: он меньше болел «детской болезнью» наивности в политике. Он был свободен от всех морально-этических условностей в политической игре. Троцкий не признавал Сталина и как теоретика партии. В марксизме, как политической доктрине коммунистов, его считали круглым невеждой. И это тоже было преимуществом Сталина. Он был свободен от догматических оков марксистской ортодоксии. «Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на точке зрения последнего», — говорил Сталин на VI съезде партии, накануне Октябрьской революции.

В «новой политике» и «партии нового типа» Сталин не признавал ни романтики исторических воспоминаний, ни законов исторической преемственности. Приписывая Троцкому свои собственные намерения в будущем (к чему он довольно часто прибегал в других условиях и по другому поводу), говоря, что Троцкий хочет якобы развенчать «старый большевизм», чтобы вычеркнуть из истории Ленина для утверждения собственного величия, Сталин сам был внутренне свободен от чинопочитания даже по отношению к Ленину. В «новой политике» Сталин держал курс на «новейшее». Очень характерны его слова на этот счет: «Возможно, что кой-кому из чинопочитателей не понравится подобная манера. Но какое мне до этого дело? Я вообще не любитель чинопочитателей… (Сталин, Соч., т. 12, стр. 114). Поэтому Сталин признает и «старых большевиков» постольку, поскольку они способны стать «новыми». Вот и другие очень характерные его слова, произнесенные на том же апрельском пленуме:

«Если мы потому только называемся старыми большевиками, что мы старые, то плохи наши дела, товарищи. Старые большевики пользуются уважением не потому, что они старые, а потому, что они являются вместе с тем вечно "новыми"» (там же, стр. 1–2).