Происхождение видов

Я вкратце повторил соображения и факты, вполне убедившие меня в том, что виды изменялись в течение длинного хода исторического развития. Это было достигнуто главным образом при посредстве естественного отбора многочисленных последовательных, незначительных, благоприятных изменений, которым оказали существенное содействие унаследованные последствия упражнения и неупражнения частей; менее существенную помощь по отношению к приспособительным структурам, прошлым или настоящим, оказывали прямое действие внешних условий и те изменения, которые по нашему незнанию кажутся нам возникающими самопроизвольно. По-видимому, я прежде придавал недостаточное значение силе и распространенности этих последних форм изменчивости, вызывающих прочные видоизменения в строении независимо от естественного отбора. Но так как в недавнее время мои выводы были превратно истолкованы, и утверждали, что я приписываю изменение видов исключительно естественному отбору, то мне, может быть, позволено будет заметить, что в первом и последующих изданиях этой книги я поместил на очень видном месте, именно в конце введения, следующие слова: «я убежден, что естественный отбор был главным, но не исключительным фактором изменения». Но это не помогло. Велика сила упорного извращения чужих мыслей; но история науки показывает, что, по счастию, действие этой силы не продолжительно.

Невозможно допустить, чтобы ложная теория объясняла столь удовлетворительно, как это делает теория естественного отбора, различные обширные группы фактов, которые были только что перечислены. Недавно было сделано возражение, что подобный способ аргументации ненадежен, но это – метод, постоянно применяемый при суждении об обычных явлениях жизни и часто применявшийся величайшими естествоиспытателями. Так была создана теория волнообразного движения света, и уверенность в том, что земля вращается вокруг своей оси, до недавнего времени почти не опиралась на прямое доказательство. Возражение, что наука до сих пор не пролила света на гораздо более высокие задачи о сущности и начале жизни, не имеет значения. Кто возьмется объяснить сущность всемирного тяготения? Никто теперь, конечно, не возражает против выводов, вытекающих из этого неизвестного начала притяжения, несмотря на то что Лейбниц когда-то обвинял Ньютона в том, что он вводит «в философию таинственные свойства и чудеса».

Я не вижу достаточного основания, почему бы воззрения, излагаемые в этой книге, могли задевать чье-либо религиозное чувство. В доказательство того, как скоропреходяще подобное впечатление, утешительно вспомнить, что величайшее открытие, когда-либо сделанное человеком, а именно открытие всемирного тяготения, было встречено нападками Лейбница как «потрясающее основы естественной религии, а следовательно, и Откровения». Один знаменитый писатель и богослов писал мне: «Я мало-помалу привык к мысли об одинаковой совместимости с высоким представлением о Божестве веры в то, что Оно создало несколько первоначальных форм, способных путем саморазвития дать начало другим необходимым формам, как и веры в то, что Оно нуждалось каждый раз в новом акте творения для того, чтобы заполнить пробелы, вызванные действием установленных Им законов».

«Если бы я смог заново прожить свою жизнь, я бы задал себе правило читать стихи и слушать музыку как минимум раз в неделю»

Но, может быть, спросят, почему же до самого недавнего времени почти все наиболее выдающиеся современные натуралисты и геологи не верили в изменяемость видов? Нельзя утверждать, что органические существа в естественном состоянии не подвержены изменениям; нельзя доказать, что размер изменений на протяжении длинного ряда веков был количественно ограничен; не предложено и не может быть предложено никакой ясной границы между видом и хорошо выраженной разновидностью. Нельзя утверждать, что виды при их скрещивании неизменно оказываются бесплодными, а разновидности – неизменно плодовитыми; или что бесплодие является специальной особенностью видов и признаком их независимого сотворения. Вера в неизменность видов была почти неизбежна до тех пор, пока существовало убеждение в кратковременности истории земли; теперь же, когда мы получили некоторое представление о продолжительности геологического времени, мы склонны без достаточных доказательств допустить, что геологическая летопись настолько полна, что должна была бы доставить нам очевидные доказательства превращения видов, если бы они действительно подвергались превращению.