Она повторяла это каждый вечер, чтобы убедить саму себя в том, что это правда. И какое-то время это и было правдой: японским солдатам не удавалось подняться в горы.
Вода не могла течь вверх, а вот деньги были способны и не на такие чудеса. Постепенно торговцы из поселков у подножия холма с самыми разными товарами стали просачиваться сквозь заградительные сооружения. Жители взгорья должны были успеть потратить деньги до того, как их убьют и ограбят. Гао Лин, Кай Цзин и я прогуливались по горной дороге, покупая самые разные деликатесы. Иногда я наполняла жестяную банку острыми слоеными булочками, покрытыми кунжутом, которые так любил Учитель Пань. В другой раз я покупала жареный арахис, сушеные грибы или засахаренную дыню. В военное время было трудно с продуктами, поэтому любое лакомство, которое нам
удавалось раздобыть, уже было поводом для небольшого праздника.Мы праздновали в гостиной Учителя Пана. К нам всегда присоединялись Гао Лин и Сестра Юй вместе с учеными: Дуном, пожилым мужчиной с мягкой улыбкой, и Чао, высоким молодым человеком с длинными густыми волосами, ниспадавшими ему на лицо. Мы разливали чай, после чего Учитель Пань заводил граммофон, и мы лакомились угощениями, слушая «Восточный танец» Рахманинова. Я до сих пор вижу, как Учитель Пань размахивает рукой, словно дирижер, показывая невидимому пианисту, где нужно убавить звук, а где вступить с новой силой. В конце праздника он всегда ложился на скамью с подушками, закрывал глаза и вздыхал, благодаря за еду Рахманинова, своего сына, невестку и старых добрых друзей.
— Вот это и есть самое настоящее счастье, — говорил он нам.
А потом мы с Кай Цзином отправлялись на вечернюю прогулку, чтобы потом вернуться в свой дом и благодарить друг друга за радость, доступную только влюбленной паре.
Вот такими были наши маленькие традиции, которые мы любили и которыми утешались. Мы ждали этих событий, были за них благодарны и вспоминали о них после.
Даже во времена войны и нищеты у людей должны быть спектакли и оперы.
— С помощью слов в пьесе и с помощью музыки разговаривает душа, — как-то сказал мне Кай Цзин.
Каждое воскресенье ученики устраивали для нас представления. Они делали все с большим энтузиазмом. Хотя, если честно, их актерское мастерство и музыкальные таланты оставляли желать лучшего. Иногда на них было больно смотреть или слушать, и нам приходилось самим прилагать недюжинные актерские усилия, чтобы продемонстрировать ни с чем не сравнимую радость и удовольствие от этого зрелища. Учитель Пань сказал, что постановки были такими же плохими, как во времена, когда я сама в них участвовала девочкой. Как же давно это было! Теперь мисс Таулер состарилась и сгорбилась, став почти одного роста с Сестрой Юй. И сейчас, когда она играет на пианино, ее нос почти касается клавиш. У Учителя Паня катаракта на обоих глазах, и он боится, что скоро не сможет рисовать.
С наступлением зимы солдаты-коммунисты стали болеть и умирать, так и не успев сделать по врагам ни одного выстрела. У японцев было больше лекарств, теплее экипировка, и они брали еду и все необходимое в любой деревне, мимо которой проходили. С сокращением отрядов коммунистов, защищавших подступы к горам, японцы начали постепенно продвигаться вверх, вырубая все деревья на своем пути, чтобы за ними никто не смог спрятаться. Они были все ближе, а это значило, что ходить в деревни за провизией уже было небезопасно.
Кай Цзин с коллегами продолжал ходить на место раскопок, и это сводило меня с ума.
— Не ходи, — умоляла я его каждый раз. — Эти старые кости пролежали там миллион лет. Пусть переждут еще одну войну.
Раскопки были единственной причиной для наших споров, и порой, вспоминая об этом, я жалею, что не была настойчивее. Я должна была спорить до тех пор, пока он не прекратил бы туда ходить. Но иногда мне кажется, что я вообще не должна была ему перечить, и тогда мои последние слова, сказанные ему, не оказались бы сварливыми упреками.