Пройти по Краю Мира

Мы спорили, по очереди набираясь храбрости, чтобы остаться подольше. Для того чтобы отправить кого-либо вместо себя, нам приходилось говорить друг о друге не самые приятные вещи. У Учителя Паня было такое плохое зрение, что его нельзя было оставлять одного, Сестра Юй была глуха, Гао Лин страдала от боли в ногах и боязни привидений, из-за которой она вечно бежала не туда. Со мной тоже было не все в порядке, но в конце мне разрешили уехать последней, чтобы я могла как можно дольше не разлучаться с могилой Кай Цзина.

Теперь я могу признаться, как мне было страшно в эти последние дни в монастыре. Я отвечала за девочек шести, восьми, девяти и двенадцати лет. И хоть мысль о том, чтобы убить себя, меня не пугала, ждать, пока меня убьют, было гораздо страшнее. С отъездом каждой из групп монастырь становился все больше, и шаги оставшихся в нем раздавались все громче. Я боялась, что японцы могут прийти и найти радиоприемник, обвинить меня в шпионаже и замучить до смерти. Я измазывала лица девочек грязью и объясняла, что, как только они увидят японцев, они должны чесаться, как будто у них были вши. Почти каждый час я молилась Иисусу и Будде, не зная, кто из них меня слышит. Я зажигала благовония напротив фотографии Драгоценной Тетушки, ходила на могилу Кай Цзина и честно рассказывала ему о своих страхах.

— Где же теперь мой характер? — спрашивала я его. — Ты говорил, что я сильная. Где же моя сила?

На четвертый день моего одиночества я услышала сообщение по радио: «Поезжайте немедленно. Поезда снова ходят».

Я пошла к девочкам, чтобы сказать им об этом, и поняла, что произошло чудо. Но кто из богов подарил нам его, так и осталось неясным. Я просто была благодарна за то, что у всех четырех девочек, которые вышли ко мне из темных углов, были опухшие глаза, из которых сочился зеленоватый гной. Это была простая инфекция, ничего серьезного, но выглядело устрашающе: никому бы в голову не пришло их тронуть. А потом я поняла, как я могу обезопасить себя. Я взяла остатки рисовой каши, которую мы ели утром, слила с нее воду и растерла ее по лицу, шее и рукам. Она высохла и потрескалась, сделав меня похожей на обычную селянку. Остаток рисовой воды я слила в термос и добавила туда куриной крови. Потом я сказала девочкам собрать все куриные яйца, которые они смогут найти, даже испорченные, и сложить их в сумки. После этого мы были готовы спуститься к подножию холма, где была железнодорожная станция.

Не успели мы пройти первую сотню шагов по дороге, как нам попался навстречу первый солдат. Я замедлила ход и набрала в рот жидкости из термоса. Солдат остановил нас, когда мы с ним поравнялись.

— Куда вы направляетесь? — спросил он.

Мы с девочками переглянулись, и я заметила брезгливое выражение на лице солдата. Девочки принялись чесаться, а я, перед тем как ему ответить, стала кашлять в платок, который сложила таким образом, чтобы он увидел на нем кровавую мокроту.

— На рынок. Продавать яйца, — сказала я.

Мы показали ему свои сумки.

— Примете пару яиц от нас в подарок?

Японец взмахом руки велел нам идти дальше.

Когда мы немного отошли от него, я снова набрала в рот жидкости из термоса. Нас еще дважды останавливали, и дважды я откашливала то, что походило на кровавую мокроту при туберкулезе. А девочки просто смотрели на солдат гноящимися глазами.

Когда поезд подходил к Пекину, я сразу увидела на платформе встречающую нас Гао Дин. Она долго вглядывалась, чтобы убедиться в том, что я — это я, а затем, медленно приблизившись, в ужасе открыла рот.

— Что с вами случилось? — спросила она.

Я в последний раз сплюнула кровавую слюну в платок.

— Ай-ай! — взвизгнула она и отпрыгнула в сторону.

Тогда я показала ей термос с «антияпонским» отпугивающим зельем собственноручного приготовления и стала смеяться, не в силах остановиться. Я была безумно счастлива и испытывала огромное облегчение.

— Я тут места не нахожу от беспокойства, а ты шуточки шутишь! — негодовала Гао Лин.

Мы разместили девочек в семьях бывших выпускников, и потом, с годами, кто-то из них вышел замуж, кто-то умер, а кто-то приходил навещать нас как названых родителей. Мы с Гао Лин жили в задних комнатах старой лавки, торговавшей тушью в районе Горшечников. К нам присоединились Учитель Пань и Сестра Юй. Про мужа Гао Лин вспоминали редко. Мы надеялись, что его нет в живых.

Я была вне себя от гнева из-за того, что лавка теперь принадлежала семейству Чан. Все эти годы, которые прошли со дня смерти Драгоценной Тетушки, мне не приходилось вспоминать о гробовщике. Но теперь он распоряжался нами, требуя, чтобы мы продавали больше туши и делали это быстрее. Этот человек убил моего деда и отца, принес столько боли моей матери и сломал ее жизнь. А потом я решила, что если хочу нанести ответный удар, то должна быть как можно ближе к тому, на кого этот удар придется. Я поселилась в лавке, потому что это было удобно, пока я обдумывала способ отомстить.