Пройти по Краю Мира

— Прекрати это немедленно! — Ее руки рассекали воздух. — Ты хочешь добавить мне проклятия? Не ходи туда! Никогда не прикасайся к ним! Скажи, что ты не будешь этого делать! Скажи прямо сейчас!

Она схватила меня и трясла До тех пор, пока не вырвала обещание из моих клацающих зубов.

Потом я сидела и мечтала о том, как крадусь в пещеру. Ну как я могла усидеть, когда все остальные в нашей деревне и во всех близлежащих искали бессмертные реликвии? А я знала, где лежат человеческие кости, и не могла сказать об этом ни слова! Мне приходилось смотреть, как другие роют там, где их овцы жевали траву и свиньи валялись в грязи. Даже Первый и Второй Братья со своими женами перебрали всю землю между домом и утесом. Они выдергивали из грязи червей и корни, гадая, не могут ли они быть пальцем древнего человека или даже его окаменевшим языком, произносившим первые слова на наречии предков. Улицы заполонили торговцы, старавшиеся продать самые разные «окаменелости»: от куриных клювов до свиного помета. Вскоре наша деревня стала выглядеть хуже, чем погост, разграбленный копателями могил.

Денно и нощно наша семья говорила только о «Пекинском человеке» и ни о чем другом.

— Миллион лет, — размышляла вслух мать. — Как можно определить возраст человека, который так давно умер? Пф! Когда умер мой дед, никто не знал, было ему шестьдесят семь или шестьдесят восемь! А он должен был дожить до восьмидесяти, если бы ему повезло немного больше! Вот в семье и решили, что ему восемьдесят. Да, так выглядело удачливее, но он все равно был мертв.

Мне тоже было что сказать по поводу новых находок.

— А почему они назвали его «Пекинским человеком»? Они же нашли зубы во Рту Горы, и теперь ученые говорят, что череп принадлежал женщине. Значит, это должно называться «Женщина изо Рта Горы».

Все дядюшки и тетушки посмотрели на меня, и один из них сказал:

— Истина в устах младенца проста, но тем не менее правдива.

Я ужасно застеснялась, услышав такую высокую похвалу. Тогда Гао Лин тоже заговорила:

— А я думаю, что его надо было называть «Человек из Бессмертного Сердца». Тогда прославится наш родной поселок и вместе с ним и мы.

Мать расхвалила ее предложение до небес, другие тоже к ней присоединились. Мне же казалось, что ее идея была бессмысленной, но я не могла этого сказать.

Я часто завидовала вниманию, которое Гао Лин получала от нашей общей матери. Я по-прежнему считала себя старшей дочерью. Я была умнее ее, я лучше училась в школе, но именно Гао Лин выпадала честь сидеть рядом с матерью за столом и спать на ее кане, в то время как я довольствовалась Драгоценной Тетушкой.

Пока я была маленькой, это меня не так беспокоило. Я

думала, что слова «Драгоценная Тетушка» означали то же самое, что и слово «мама». Я не выносила разлуки со своей няней ни на минуту. Я восхищалась ею и гордилась тем, что она может написать название каждого цветка, каждого семени и куста и сказать, как его можно использовать в медицине. Но чем старше я становилась, тем меньше места занимала она в моей жизни. Чем умнее я становилась, тем больше убеждала себя в том, что тетушка была всего лишь прислугой, женщиной, не имевшей веса в нашей семье и которую никто не любил. Она могла сделать всю семью богаче, если бы только не эта ее безумная идея о проклятии.

Я старалась проявлять все больше уважения к матери, искала ее благосклонности, считая, что благосклонность — то же самое, что и любовь. В конце концов, мать была самой влиятельной женщиной дома. Она решала, что мы будем есть, какого цвета одежду носить, сколько денег на карманные расходы мы получим, когда пойдем на рынок. Ее все боялись и старались ей угодить. Все, кроме прабабушки, которая была сейчас так слаба умом, что не могла отличить туши от грязи.

Но в глазах матери у меня не было достоинств, и для ее ушей в моем голосе не было музыки. Ее не занимало, насколько я послушна, смиренна или чистоплотна. Что бы я ни делала, она не была мною довольна. Я не знала, что сделать, чтобы она наконец меня похвалила. Я чувствовала себя черепахой, лежащей на спине и пытающейся понять, почему весь мир перевернулся вверх ногами.

Я часто жаловалась Драгоценной Тетушке на то, что мать меня не любит.

— Не говори глупости, — отвечала она. — Ты слышала ее сегодня? Мать сказала, что в твоем шитье стежки неряшливы и что твоя кожа потемнела. Если бы она тебя не любила, зачем бы ей тратить силы и ругать тебя, чтобы ты исправилась?

А потом она говорила о том, как я была эгоистична, думая только о себе. И еще, что мое лицо становится уродливым, когда я дуюсь. Она так много меня ругала, но только сейчас мне пришло в голову, что она делала это, чтобы показать, что любит меня еще больше.